— Боюсь, вы не понимаете, мистер Бонд, — произнес Голдфингер скучным тоном. — Что бы вам ни удалось узнать обо мне, а я думаю, узнали вы немного, это капля в море. Я связан с огромными предприятиями. Отпустить кого-нибудь из вас было бы верхом глупости. Это не подлежит обсуждению. Что касается полиции, то я буду счастлив принять их у себя. Те из моих корейцев, кто умеет разговаривать, будут молчать, так же как и мои электрические печи, где мы сожжем вас и все ваши принадлежности при температуре две тысячи градусов.
Нет, мистер Бонд, выбирайте. Может быть, я подтолкну вас к принятию решения (скрежет пилы усилился). Теперь пила приближается к вашему телу со скоростью дюйма в минуту. А пока, — он глянул на На Все Руки и поднял палец, — небольшой массаж. Для начала только первой степени. Вторая и третья степени более убедительны.
Бонд закрыл глаза. Тяжелый звериный запах корейца обволакивал его. Большие жесткие пальцы методично и аккуратно начали обработку. Нажим здесь одновременно с нажимом там, внезапное сжатие, пауза, затем быстрый резкий удар. Бонд сжал зубы, рискуя сломать челюсть. От боли у него перед глазами заходили круги. Скрежет пилы становился все громче. Этот звук напомнил Бонду о давних летних вечерах дома в Англии. Дом? Вот его дом, этот кокон опасности, в котором он предпочитает жить. А здесь он будет похоронен в углу плавильной печи с температурой 2000 °C. Боже, упокой душа джентльмена из Секретной службы! Какую бы эпитафию он себе выбрал? Каким должно быть его знаменитое последнее слово? У человека нет выбора при рождении, но он может сам выбрать, какой смертью ему умирать. Да, это хорошо должно выглядеть на надгробной плите — не «Уметь жить», а «Уметь умереть».
— Мистер Бонд, — в голосе Голдфингера появилась напряженная нотка. — Неужели это так необходимо? Только скажите мне правду. Кто вы? Кто вас сюда направил? Что вам известно? Потом все будет очень просто. Вам обоим дадут по таблетке. Никакой боли. Все равно что принять снотворное. А иначе это будет так грубо, грубо и мучительно. Разве это честно с вашей стороны по отношению к девушке? Разве это соответствует кодексу чести английского джентльмена?
На Все Руки остановился. Бонд медленно повернул голову на голос и открыл глаза.
— Голдфингер, мне больше нечего сказать, потому что нечего говорить. Если мое предложение вас не устраивает, я сделаю другое. Девушка и я будем работать на вас. Как насчет этого? Мы с ней способные люди. Вы могли бы нас хорошо использовать.
