Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 | страница 41

Нервы расшатались так, что даже начинают меня пугать. Боюсь, что скоро дойду до истерии.

Юрий, один только Юрий во всей моей жизни, во всем и надо всем. Если что-нибудь я и могу делать, так постольку, поскольку это связано с Юрием.

Мысли у меня дикие. Хочется прийти к нему и сказать: «Возьми. Больше не могу».

Разве я могу сейчас что-либо писать о вчерашнем, о том, что было в Институте, что было в Воlee? Я могу писать только о том, что так жить я больше не могу — без Юрия. Мне грустно, мучительно грустно, что он — не первый. Что эти же слова в Люксембургском саду я говорила Косте, а про себя — дневнику, и не только Косте. Разобраться в себе я тоже не могу. Я хочу только, чтобы скорее настал вечер — половина седьмого — и чтобы пойти к Юрию. Еще два часа!

А Мамочка волнуется, отчего я худею и бледнею, отчего настроение у меня такое. Да от того, что нервы ни к черту не годятся! Очень просто.

Прихожу в среду после лекций в Bolee. Разбирают Юрку. Замечания в большинстве глупые, но не одобрительные. Оцуп так совсем уничтожил: «Если, — говорит, — смотреть на Софиева как на начинающего поэта, то, м<ожет> б<ыть>, он еще и не совсем погиб. И почему вдруг шестистопный ямб среди пятистопного, и цезура не на месте, а это непозволительная неряшливость» и т. д. Тогда это мне было неприятно, а на другой день даже какое-то нехорошее, злое удовлетворение. Юрий очень огорчен, даже чуть-чуть подавлен. Во всяком случае, так же, как и у меня, руки опустились. Нет-нет да и возвращается к этому: «А все-таки он зря говорил…» Или: «А вот, Ирина, я у Ходасевича тоже нашел шестистопный ямб без цезуры» и т. д. И теперь уж я его успокаиваю: «Ну, мало ли — кто что сказал.

Одному может нравиться, другому — не нравиться. Он сам не понимает, на чем строит свою критику» и т. д.

Сама-то я не читала.

В понедельник Юрия не было в Институте. Л должен был быть обязательно: последняя лекция, надо было переговорить с Шацким относительно письменных работ; одним словом, должен был быть. И не был. Я очень встревожилась. Потом узнала от Муретова, что вторник — mardi gras[52], некот<орые> заводы не работают. Вспыхнула надежда — придет.

Вторник — ждала его днем. Нет. Вечером он должен был идти к Мамченко. Я еще давно сказала, что, вероятно, не пойду, и все-таки думала, что он зайдет за мной со службы, тем более, что адрес он потерял, а так дорогу вряд ли помнит. Но в 7 его не было. Ждала еще вечером, м<ожет> б<ыть>, не пойдет к Мамченко, а придет ко мне. Но и вечером не пришел. Ждала хоть письма, и письма не было.