16
Лила была злая: в глубине души я в этом не сомневалась. Она показала, что может не только ранить человека словом, но, если надо, без колебаний убить, хотя меня эти ее способности занимали меньше всего. Скоро на свободу, твердила я себе, вырвется нечто куда более опасное. В голове упорно вертелось слово «колдунья», пришедшее из детских сказок. Но, какой бы детской ни казалась эта мысль, под ней лежали довольно прочные основания. Лила действительно умела наводить на людей чары, умела их приворожить, что было и приятно, и опасно; понемногу догадываться об этом начала не только я, знавшая ее с первого класса, но и все остальные.
Ближе к концу лета у Лилы пошли постоянные ссоры с Рино: когда он выбирался за пределы квартала — в пиццерию или просто погулять, — за ним пыталась увязаться и сестра. Но Рино хотелось иногда побыть одному. Он тоже изменился — Лила пробудила в нем фантазии и надежды. Но смотреть на него и слушать, что он говорит, становилось все неприятнее. Он все чаще хвастался, по поводу и без повода повторял, какой он мастер и как скоро разбогатеет. «Немного удачи — и я надеру Солара задницу», — твердил он, и сам млел от этих слов. Разумеется, он позволял себе отпускать подобные фразочки, только если рядом не было сестры. При ней он терялся, мычал что-то невразумительное, а больше молчал. Он знал, что Лила его осуждает, как будто таким своим поведением он предавал их секретный замысел; потому-то он и отказывался брать ее с собой: они и так целые дни проводили вместе в мастерской. Он сбегал от Лилы и шел гулять с дружками, надутый как павлин, хотя иногда все же поддавался на ее уговоры.
Однажды в воскресенье, после долгих обсуждений (Рино лично пришел к нам домой и великодушно взял на себя ответственность и за меня тоже), родители разрешили нам — ни больше ни меньше — гулять по вечерам. Мы увидели город, расцвеченный ярко освещенными вывесками, и его переполненные улицы, мы нанюхались вони протухшей на жаре рыбы и аппетитных запахов из дверей ресторанов, закусочных, баров и кондитерских, куда более богатых, чем заведение Солара. Не знаю, случалось ли Лиле до того вечера бывать в центре Неаполя — с братом и кем-нибудь еще. Если и так, то мне она, разумеется, ничего не рассказывала. Зато я помню, что на той прогулке она не проронила ни слова. Мы шли через площадь Гарибальди, и Лила все время отставала, засмотревшись то на чистильщика обуви, то на ярко накрашенную здоровенную тетку, то на хмурых мужчин, то на мальчишек. Она так пристально вглядывалась в людские лица, что многие хмыкали, а другие недоуменно пожимали плечами, словно спрашивали: «Чего тебе?» Я то и дело хватала ее за рукав и тянула за собой, боясь, что мы отстанем от Рино, Паскуале, Антонио, Кармелы и Ады и потеряемся.
