— Правда-правда, настоящая звезда, здоровая, пышная. И умная. Я слышала, ты окончила школу лучше всех.
— Да.
— И что теперь собираешься делать?
— Пойду работать.
Она помрачнела:
— Даже не думай об этом. Тебе нужно учиться дальше.
Я посмотрела на нее удивленно. Чему еще мне учиться? Я понятия не имела о системе образования и не представляла себе, что делают после окончания средней школы. Слова «лицей» и «университет» не имели для меня реального, конкретного содержания, как и многие слова из романов.
— Я не смогу. Родители не отпустят.
— Что ты получила по латыни?
— Девять.
— Точно?
— Да.
— Хорошо, я поговорю с твоими родителями.
Я собралась уходить. Надо сказать, она меня напугала. Если бы Оливьеро в самом деле пришла ко мне домой и начала убеждать отца и мать отправить меня учиться дальше, опять начались бы скандалы, а мне этого совсем не хотелось. Я предпочитала, чтобы все шло так, как идет: я помогала бы матери, работала в канцелярском магазине, смирилась с прыщами, с тем, что я некрасивая, была бы, по выражению Оливьеро, здоровой и пышной, работала и жила в нищете. Разве не так уже три года жила Лила, не считая ее сумасшедших фантазий?
— Большое спасибо, синьора, — сказала я. — До свидания.
Но Оливьеро не отпустила меня, взяв за руку.
— Не трать время на этого, — сказала она, указывая на Паскуале, который меня ждал. — Он каменщик и никогда не пойдет дальше. К тому же он из скверной семьи: его отец коммунист и убил дона Акилле. Я категорически не желаю видеть тебя с ним. Наверняка он тоже коммунист, как и отец.
Это слово — коммунист — застряло у меня в голове. Для меня оно было лишено значения, но учительница поставила на нем позорное клеймо. Коммунист, коммунист, коммунист. Звучало как колдовское заклинание. Коммунист и сын убийцы.
Паскуале догнал меня за углом. Мы, по-прежнему смеясь, вместе дошли почти до самого дома и договорились на следующий день встретиться и пойти в обувную мастерскую, вручить книги Лиле и Рино. На прощание Паскуале сказал, что в воскресенье они с сестрой и с кем-то еще собираются у Джильолы, будут учиться танцевать. Он спросил, не хочу ли я к ним присоединиться, можно с Лилой. Я открыла рот от удивления. Я знала, что мать ни за что меня не отпустит, но все равно сказала: «Хорошо, я подумаю». Он протянул мне руку: я, не привыкшая к таким жестам, растерялась, слегка коснулась его руки, жесткой и шершавой, и сразу же отдернула свою.
— Ты всегда будешь работать каменщиком? — спросила я, хотя и без того знала ответ.
