Не знаю, почему Рынца до сих пор не прогнал его. Обычно городской надсмотрщик предпочитал не связываться с мутными и непонятными людьми, которые недоступны его влиянию. Возможно, Ларка обхитрил и его, податливый и услужливый в присутствии Рынцы и делающий именно то, что нужно, когда того не было рядом. Сейчас я внезапно подумал, глядя, как Мастер и Ларка обменялись многозначительными взглядами, уж не человек ли он Мастера, но здесь оставалось лишь гадать.
— Спасибо, — я стал притягивать к седлу сумку и заметил, что у Мастера на седле тоже какой-то баул. Конюх поспешно скрылся в теплой глубине конюшни.
— Тоже не с пустыми руками? — уточнил я. Это была давняя наша шутку.
— Нет, взял все, что может понадобиться, — не дернувшись, согласился маг. — Кое-какие лекарства, теплое одеяло, котелок…
— Я уже не тот, чтобы был раньше, — отозвался я, пряча в широком волчьем воротнике полуулыбку.
— Так и я для себя, — равнодушно отмахнулся Мастер, но все мне было понятно, потому я охотно перевел тему:
— И где ты отыскал иноходца?
— Я его обучил, — ответил Мастер. — К чему искать, когда вокруг нас полно материала?
— И сколько ты его учил бегать так, чтобы не растрясти мое обезображенное тело? — снимая стремянна, чтобы не мешали и не позванивали во время бега, уточнил я.
— Долго, — маг едва заметно тронул повод, и его конь тут же развернулся, направив морду в сторону дороги.
— Я поражен твоей заботой, — легко запрыгивая в седло, негромко сказал я и сдавил конские бока.
Мастер ничего не ответил и лишь поднял своего скакуна в галоп.
На удивление, толстощекий Лютик не отставал, переставляя свои копыта твердо и быстро. И, хотя спустя столько лет держаться в седле для меня было делом непривычным, но конь был хорош, и седло удобно. Да и научившись единожды, многие вещи тело помнит само.
Грязная, черно-серая дорога из взбитого в колеях повозок подтаявшего снега, провела нас через богатый пригород, изогнулась, уводя вдоль моря к порту. Здесь дома и заборы стали победнее, но не от нищеты, а от постоянного недостатка времени занятых в порту рабочих. Сам порт пахнул на нас запахом рыбьего жира, гниющих морских водорослей, городских стоков и смолы, которой перед каждым далеким плаванием тщательно обмазывали корпуса кораблей, чтобы не допустить течи. Оттуда слышались крики, скрежет деревянных лебедок, чей-то крик и брань.
Но вот дорога снова вильнула, и город остался позади, открыв нам размеченные слегами огороды и тканевые теплицы, а дальше равнину, укрытую снегом. Там, под сугробами притаились ровно распаханные поля с озимыми.
