Улицы засажены деревьями — исключительно плодовыми и невысокими — выше четырёх метров нет ни одного, причём стволы не толстые. Продумано всё: случись вдруг длительная осада, так плодовые деревья (точнее — урожай с них) помогут прокормиться, а если враг ворвётся в город, то низкорослые деревья (скорее даже — разросшийся кустарник) не дадут спрятаться за ними, смастерить таран или другую осадную хрень. Часть пространства выложено тёсаными плитами, но лишь там, где проходит проезжая часть и ведут к домам подъездные пути. Прочее же — огородики и через определённые промежутки — пруды.
С любопытством верчу головой, замечая новые детали: дома-коммуны начали украшать уже и снаружи. Не скульптуры и барельефы, а роспись по камню и штукатурке. Местами выглядит довольно красиво.
— Вот — наш художник рисовал, — с гордостью показывает на очередное произведение сопровождающий меня стражник.
— Он лучший в Сарматии, да и в соседних конфедерациях мало найдётся равных.
Парень так пыжится…
— Твой дом?
— Моей семьи, — с гордостью отвечает юнец. Смотрю на роспись повнимательней… Мда — и это у них считается лучшим… Впрочем — чему я удивляюсь? Это во времена моей юности художественные и дизайнерские училища были распространены, а потом… Потом более двадцати лет был такой «шухер», что добрая половина людей (и нелюдей), родившихся в те времена, с трудом могла прочитать своё имя по складам — какое уж тут дополнительное образование… Так что культура сейчас в глубоком упадке.
Правда, не скажу, что сильно огорчён этим фактом: считаю, что упадок начался с Малевичей и Пикассо. Хорошо помню, как перед Катастрофой художниками считались те, кто приколачивает собственные яйца к брусчатке или тра…ся на публике. Пусть уж лучше так — наивно и не слишком умело, но честно.
— Ну где твой постоялый двор?
— Туточки, — показывает мне стражник на ничем не выделяющееся строение. Заходим (именно вместе — стражник сопровождает не только чтобы показать мне город, но и чтобы горожане не нервничали при виде меня) и вижу…
— Васька!
— Филин, ядрёна кочерыжка, — обнимает меня гном[1]. — Зараза, где ты пропадал столько лет?
И тут же, не дожидаясь ответа, сообщает мне уверенным тоном:
— Ох и нажрёмся мы сегодня!
Нажрались мы правда — эпически. Вещи в номер постоялого двора закинуть ещё успел, но потом — всё. Васька[2] славится упёртым характером, а если уж про гнома говорят, что он упрямый или упёртый — туши свет…
Приятельствовали мы с ним лет восемьдесят и если бы не моя паранойя (регулярно подкрепляемая фактами) по отношению к окружающим, нас можно было бы назвать друзьями. Сталкивались мы не слишком часто, но зато как-то… интересно.
