Вирун не заметил, как дошел до своего подъезда. На улице уже стемнело. Зажглись придорожные и дворовые фонари. Но их подслеповатый свет терялся в полумраке. Предметы потеряли четкие очертания и яркость. Возможно, так казалось из-за мелкого дождика, который уныло сеялся с низкого небесного пространства.
«Надо рассказать Монике-Моне про мои сегодняшние приключения. Не забыть про сон и письмена на почерневшей стене. Может, она что-то разгадает или подскажет. Говорят же, что женский ум более гибкий в разгадывании головоломок. — Вирун нажал на кнопку лифта, который, тяжело заскрипев, потащился с верхних этажей на первый. — И через пару дней надо выкроить минуту и опять навестить этот барак. Может, появится что-то новое на стене? Интересно было бы подкараулить неизвестного писателя, спросить, ради чего он практикуется в иезуитской прозе? Зачем, с какой целью выливает на закопченную стену страдания своей души? В наше время для этого существует не только бумага, но и компьютеры, интернет. Выкладывай во всемирную паутину все, что наболело, что беспокоит и волнует сердце. Однако насколько созвучны размышления неизвестного создателя текстов моему теперешнему состоянию».
Лифт паралитически дернулся, щелкнул несколько раз и раскрыл входные двери. Вирун вошел в глухой пенал подъемника и нажал на нужный этаж. Его глаза споткнулись, перескочили с одной надписи на другую, третью. Что только не написано на гладких стенках! Начиналось самодельной рекламой с номерами телефонов, а заканчивалось известными органами мужчин да и женщин. Молодое поколение хвасталось своими знаниями и моральной свободой. Прежде Вирун как-то не обращал внимания на фломастерные надписи в лифте. Глаза глядели и не видели написанное, мозг переваривал дневные впечатления, был занят более важной работой, чем чтение текстов, которые писала голопузая молодежь. А вот нынешним вечером взгляд зацепился за разномастные надписи и неуклюжие рисунки, номера телефонов доступных похотливых девочек и мальчиков.
Вот и его этаж. Вирун не успел как следует поморализаторствовать на тему «времена и нравы». Двери распахнулись, и он оказался возле своей квартиры. Легкий поворот ключа, щелчок замка, и мужчина, наконец, в стенах своего жилища. Отгорожен от всех и всего. Дома чисто, сухо и уютно. Моника-Моня привычно сидела в мягком кресле и поглядывала в наполовину занавешенное окно. Не включая свет, Вирун видел лишь силуэт. Но вот вспыхнули бра в гостиной, и Вирун обнял теплым и ласковым взглядом утонченные черты лица своей женщины.
