Вечером 25 ноября ко мне в Аничков дворец буквально вбежал граф Милорадович. По тому, что на нем не было лица, я понял, что, по-видимому, то, чего я ожидал, случилось. Михаил Андреевич шагал по приемной взволнованный и со слезами на глазах.
– Что стряслось, Михаил Андреевич? – спросил я.
– Ужасное известие, – ответил он, и его голос пресекся. Я провел его в кабинет, где он, рыдая, отдал мне письма от князя Волконского и генерала Дибича, говоря:
– Император умирает, остается лишь слабая надежда.
Я сломал печати на конвертах и быстро пробежал глазами по письмам. Оказалось, что история с моим появлением в этом мире ничуть не изменилась. Будучи в Крыму, Александр простудился, но отказался от лечения. В итоге у него началось воспаление мозга, что означало верную смерть. В письмах сквозило отчаяние – все придворные были поражены таким внезапным поворотом событий.
Два дня до того, как пришло окончательное известие, что Александр скончался, прошли в лихорадочной деятельности. Соблюдая приличия, я несколько раз навещал свою мать, но остальное время провел, встречаясь с нужными людьми и в написании нескольких десятков писем и приказов.
Первым, кого я вызвал, был капитан Соколов, с которым мы сверили списки людей, подлежавших немедленному аресту. Для этого ему в помощь я выделил две роты егерей. Из агентурных донесений мне стало известно, что Южное общество готовит заговор с целью свержения императора. Это стало известно и Александру, который инициировал расследование. Но оно велось медленно и неэффективно. Северное общество являлось менее решительным, но я знал, что в знакомой мне истории многие примкнули к Рылееву и Трубецкому. История и здесь текла по знакомому мне руслу. Поэтому мы планировали арест сотни самых известных и решительных для пресечения мятежа на корню.
Генерала Милорадовича я попросил держать гарнизон в боеготовности и позаботиться, чтобы все офицеры были в казармах. Милорадович имел много знакомых из среды заговорщиков, и я не хотел посвящать его в свои планы преждевременно. Генерала Паскевича я попросил письмом быть наготове и, ежели понадобится, двинуть одну из дивизий его корпуса форсированным маршем к Петербургу. Декабрь не самый подходящий месяц для маршей. Обычно войска сидят на зимних квартирах, но тут ситуация могла стать чрезвычайной. Да и дивизию все же легче перебросить и обеспечить, чем целый корпус.
Я также послал письма генералу Дибичу и генерал-адъютанту Киселеву о планах восстания среди членов Южного общества с просьбой арестовать зачинщиков. На всякий случай в Тульчине, где пребывал Пестель, находилась группа из пяти человек с задачей нейтрализовать главных зачинщиков. Несмотря на то что многие заговорщики служили под началом генерала Киселева, я был уверен, что генерал выполнит мой приказ. Павел Дмитриевич, хоть и слыл либералом, был монархистом по убеждениям. Вдобавок существование тайного общества под его носом могло плохо сказаться на его карьере, а присланные доказательства не оставляли место сомнениям.
