На сей раз точно не хорошо,
Настолько, что я даже не могу об этом говорить.
Закрываю глаза и представляю всемирно известный зал и сцену. И звучащую на ней песню:
Сотня частей,
Я разъята на сотню частей.
Было хорошо. Смешон
Каждый мой час без тебя,
Вздох без тебя. Прости.
Поднимаюсь в спальню, долго и сладко зеваю. Мне так легко, что я заползаю под покрывало, даже не раздевшись.
И вижу сон — в моей кровати лежит знаменитый шеф-повар Гордон Рамзи. Его телепередача тоже называется «На букву “х”», только для него «х» — это «харч».
— Нельзя назвать песню «На букву “х”», — говорит он.
— Как ты здесь оказался? — удивляюсь я.
Он не отвечает. Однако приходится признать, что его голова на подушке Адама смотрится… соблазнительно.
Я приподымаюсь на локте.
— Поскольку уж ты здесь, объясни-ка: на букву «х» — это «хорошо» или наоборот?
— В нашем доме это точно наоборот. В нашем с тобой доме.
— Но это мой дом, — протестую я.
Во сне я капризно надуваю губки, такой алый бутон.
— Какая разница, — бросает он и целует меня.
Похоже, Гордона Рамзи не смущает чесночный привкус моих поцелуев.
У Эммы есть четырнадцатилетний сын по имени Гарольд. Не Гарри — Гарольд. Представляю, как патологически он ненавидит и свое имя, и разведенных родителей.
Поскольку я посещаю Белый Дом по выходным, когда Гарольд проводит время со своим отцом, Аланом, мне обычно удается избегать встречи с парнем.
Но вечер среды оказался исключением из правила.
В среду Алан забрал Гарольда в кино прямо из школы, после теннисного матча. Соответственно, меня пригласили.
Эмма не ждала их до десяти вечера; а к тому моменту, насладившись тушеным ягненком, я должен был уже отбыть. Так все выглядело в теории. Подобно всем тщательно выстроенным планам в моей жизни, этот не сработал, вот почему я сижу сейчас в приемном покое больницы Святого Фомы, где мне обрабатывают рану головы. Я не виню Гарольда. Они с отцом поругались, поэтому он вернулся домой раньше времени.
Любой четырнадцатилетний парень, обнаруживший дома незнакомца, оседлавшего мать на белом кухонном коврике, отреагировал бы точно так же.
Схвати он теннисную ракетку, было бы еще хуже.
— Как ты себя чувствуешь?
Это Мег. Я даже не объяснил ей, что случилось.
— В порядке. Выглядит страшнее, чем на самом деле. — Я касаюсь бинтов.
— Не трогай, — говорит она. — Еще кровит.
Я осматриваюсь. Где-то тут должен быть доктор с результатами рентгена. Нет, не видно.
— Это твоя мадам тебя сюда привезла?
