— Это все мистер Грант, — виновато промычал он. Он страшно стеснялся.
— А дальше? Причем тут старик? И с какой стати он вас ко мне присылает? Только без врак!
— Он же сам…. Ты ведь…
— Что вы на меня таращитесь? Может, папиросу? — он покачал головой. — Ну ладно… Давайте сначала: что у вас с ногой? Вы ранены? Только по-честному!
— О, да! Во Франции.
— Выходит, вы все-таки друг друга знаете. С моим отцом.
— Конечно! Разумеется, я с ним знаком! Потому я и…
— Довольно! Вам вредно волноваться. Это всего лишь вопрос. Просто я подумала, вдруг это опять Артур со своими шуточками.
— Артур?
— Артур Мидлвич, разумеется. Вы же говорили, что знакомы.
— Что у тебя с ним?!
— Спокойно! У вас может случиться истерика. Вы ведь правда считаете, что я Роза?
— А?
— Но я не Роза! Она была моей единокровной сестрой.
— Единокровной сестрой?
— A-а, понятно. Вы были сильно увлечены ею?
Видимо, она просто уводит разговор в сторону, хочет казаться светской, догадался он и принялся комкать носовой платок. Ему было не до любезностей.
— Нет у нее никакой сестры.
— Да что вы говорите? А вот и не угадали — есть! Только никто не может в это поверить.
— Кто никто?
— Я же говорю: вы не первый такой. Впрочем, все мы считаем себя единственными и неповторимыми. Но это не так, и мне очень рано пришлось познать эту истину.
— А Джеймс?
— Тот самый вдовец? Боже мой, ну причем тут он! Даже не знаю, что бы он подумал, если б я покрасилась в рыжий.
Его стало тошнить от этой мерзости.
— И потом, у меня фамилия матери.
Он смотрел на нее с отвращением.
— Вы думаете, это так приятно иметь двойника, вернее, полу-близнеца? — продолжала она. На самом деле таких, кто приходил к ней, принимая ее за Розу, было всего пара человек, но она не стала вдаваться в подробности. — Не скрою, из-за этого уже были проблемы. Сначала я просто слушала… — она задумчиво улыбнулась, словно переживая все заново.
И уже в третий раз истина открылась ему без прикрас, как она есть. Она шлюха, и отец отправил его к ней, чтобы искупить вину перед Розой. А она и есть Роза. Но как же война изменила ее. Прав был Мидлвич: война делает из женщины черствый сухарь.
— …и никого не прогоняла.
— Кого никого?!
— Чур, имена не говорить! Но если серьезно, то, раз уж я такая получилась — живой портрет кого-то, — то выходит, я перед ним ответственна. Понимаете, это обязывает. Так я для себя решила. Ведь это один случай на миллион! И не пытайтесь вытянуть имена: я — могила, — гордо сказала она. — Кроме моего отца, — и криво усмехнулась. — А за что мне его благодарить?
