Он не слушал. Новость о том, что старик Грант и Мидлвич знакомы, глубоко опечалила Чарли, и он, сам не зная почему, нашел в этом нечто подозрительное.
И совсем забыл о собеседнице.
— А я и говорю: «Так ведь это один и тот же человек, — история миссис Фрейзер близилась к концу. — Предупреждаю, — говорю. — Я сейчас свалюсь в обморок», — говорю, и она хвать меня под руки. И эти двое оказались как две капли похожи друг на друга, — закончила она и торжествующе посмотрела на Саммерса.
— Да что вы говорите, — Чарли не понял ни слова.
— А вам необходимо встряхнуться. После той войны таких, как вы, было пруд пруди — что сиднем сидели по домам и кисли в одиночестве. Оно, конечно, понятно, но в жизни всякое бывает, и нечего вешать нос. Это, скажу я вам, чести никому не делает. Посочувствовать можно, оно грех не посочувствовать, ведь шутка ли — пережить такое. Но есть тут одна загвоздка, мистер Саммерс. Так, к чему это я — ах, да: никто вас вечно жалеть не будет, люди этого не любят. Так что подыщите себе порядочную девушку. Так оно лучше.
— К вопросу о внешнем сходстве, — он не отрывал взгляда от огня. — Положим, дети, их отцы и матери, они всегда похожи?
— Ничего подобного, — миссис Фрейзер очередной раз с нескрываемым интересом посмотрела на Чарли. — Ничегошеньки подобного.
И заворковала о каких-то тетушках и племянниках. Но он думал о Ридли и клял себя за то, что редко вспоминал Розу.
В прихожей зазвонил телефон.
— Я отвечу, — с готовностью предложил он. Удивительно, но звонили ему. И более того, звонил мистер Грант.
— А как поживает миссис Грант?
— Грех жаловаться, — ответил старик. — Ведь если подумать, беспамятство — это своего рода компенсация, да ты по себе знаешь. Но я вот чего звоню. Ты созвонился с той молодой барышней? Я тебе скажу, в чем дело. Ты ведь не такой, как все, неуверенный в себе. Не позвонил?
— Забыл.
— Слушай. Я старше тебя. И умею говорить прямо и без обиняков, а не хожу, как нынешняя молодежь, вокруг да около. Я же это не выдумал. На то есть определенная причина.
— Спасибо.
— Да не за что.
Чарли вернулся к себе. Миссис Фрейзер снова заладила о своем. На этот раз о росте цен.
— Дефицит-то все рос за…
Чарли вздрогнул, услышав странное созвучие. Вот, сейчас его захлестнет боль, знакомая, с которой он давно свыкся, особенно в Германии, он задержал вдох, приготовился к ее накату. Скрипучий голос миссис Фрейзер изолировал его от мира. Он знал — боль неминуема, как песнь кукушки когда-то ранним воскресным утром накануне войны — всякий раз, когда он проходил тропинкой мимо одного открытого окна. Тогда как раз пришла пора кукушек. А сейчас, по-видимому, стояла осень, и она, кажется, только что обмолвилась о Розе, но он ничего не чувствовал. Ничего. Он удивился. Он винил себя. Но ничего не чувствовал.
