Когда Антуан подошел к группе школьников, те замолчали. Тео, от которого несло куревом, принялся нарочито разглядывать свои ноги. Губа у него распухла, темно-красная ранка на ней затянулась тонкой корочкой. Не удержавшись, он бросил на Антуана исполненный черной злобы взгляд. Однако он был достаточно умен, чтобы понять, что неожиданный арест Франкенштейна занимает умы товарищей несравненно больше, чем его разборки с Антуаном. Тем более к нему вдруг обратился Кевин:
– Ну что, видал? Это не господин Гено, а ты болтаешь что ни попадя!
Помимо прочих недостатков, Тео к тому же никогда не ошибался. В этом смысле он был как его отец. Это было фирменным знаком семьи Вейзер – никогда не ошибаться. И сейчас ему, как никогда, было необходимо переломить ситуацию.
– А вот и нет! – возразил он. – Сначала арестовали Гено; его потом отпустили, но, могу сказать тебе, он у них на заметке. Он педик, это абсолютно точно. Странный тип…
– И все-таки! – перебил его Кевин, который очень радовался, что ему лишний раз удалось поддеть сына мэра.
– Что «все-таки»? Что «все-таки»? – разгорячился Тео.
– Да то, что они все-таки арестовали Франкенштейна!
Шепот одобрения пробежал по маленькой компании. Этот арест очень устраивал общее мнение, великолепно выраженное Кевином в нескольких словах:
– С такой рожей, как у него…
Тео, утративший свое влияние, не собирался сдавать позиции и совершил блистательный обходной маневр, заявив:
– Я знаю об этом деле больше, чем все вы, вместе взятые! Мальчишка… умер!
Умер…
Это слово произвело головокружительную сенсацию.
– Как так – умер? – спросила Эмили.
Разговор прервался. Появился мэтр Вальнэр, и все замолчали, наблюдая за нотариусом, везущим дочь в инвалидном кресле. На запястья этой худой как щепка пятнадцатилетней девочки вполне можно было бы надеть кольца для салфеток. Главным ее занятием было украшать свое кресло. Никто, конечно, не видел, но поговаривали, будто она даже заказала себе маску, чтобы расписать его из баллончика. Кое-кто из детей прозвал ее Безумный Макс. Кресло девочки всякий раз представляло собой новую диковину. Недавно она установила на нем гибкие автомобильные радиоантенны, и кресло сделалось похожим на огромное разноцветное насекомое. Его веселое оформление никак не вязалось с лицом бедняжки, всегда сосредоточенным, безразличным к окружающему миру. Говорили, будто она чертовски умна, но что умрет молодой. И действительно, легко верилось, что однажды сильный порыв ветра унесет ее. Она была ровесницей многих детей из Боваля, но ни с кем не дружила. Или, может, никто не дружил с ней. Когда она заболела, ей наняли домашнюю учительницу.
