— Если бы у вас не было долларов, вы бы не просили и паспорт. Вы пытаетесь рассуждать логично, Манев, но, выходит, даже не допускаете, что и другие обладают этой элементарной способностью.
Он слушает меня, не реагируя.
— Вы просили паспорт, чтобы сделать точную копию печати на фотографии, а потом подделать эту печать на вашей собственной фотографии, чтобы в подходящий момент заменить фотографию брата своей и обеспечить себе отъезд.
— Как видите, я ничего этого не сделал.
— Да, потому что подделка печати оказалась для вас слишком трудной задачей или работа вышла грубой, словом, вы поняли, что номер с заменой фотографий не пройдет. Как раз в это время вы и начали отпускать бороду.
— Возможно. Я не записал даты этого события.
— Точный день тут не важен. Важен мотив. Вы установили, что ваше лицо в достаточной степени сходно с фотографией брата на паспорте, потому что она сделана несколько лет назад и к тому же ретуширована. Поэтому вы решили, что легко пройдете с этой фотографией паспортный контроль, особенно при вашей располагающей и внушающей доверие внешности.
— Мерси.
— Не за что. Располагающая и внушающая доверие внешность, Манев, это главное оружие всех мошенников и вымогателей. Это, так сказать, часть их рабочего реквизита. Но вернемся к фактам. Вы решили, что в интересах планируемой операции было бы хорошо, если бы люди привыкли вас видеть бородатым, если бы у них создалось о вас впечатление как о человеке бородатом. Тем самым уменьшился бы риск того, что в час отъезда кто-либо вдруг остановит вас, когда не надо, и скажет: «Привет, Филипп!». Потому что в тот момент вы уже будете без бороды. Как, в сущности, и произошло.
— Интересное умозаключение. Хотя несколько сложновато.
— Да, потому что план — ваш собственный. Вы всегда очень педантичны в продумывании деталей и имеете наклонность к сложным решениям. Вообще вашим проектам свойственна утонченность отделки. Эта изысканность заметна, кстати, и в подготовке и осуществлении убийства Асенова. Это ваш почерк, Манев.
— Моему почерку действительно свойственны изысканность и утонченность, — нагло усмехается Филипп. — Не забывайте, что я рисую буквы и этикетки. Но этим и исчерпывается значение моего почерка.
— Вы, что называется, умный и хладнокровный человек, — продолжаю я, не обращая внимания на его объяснения. — Только человеческий ум — не механическая смесь интеллектуальных свойств, а некое органическое целое, он действует именно как целое, и это объясняется наличием у большинства людей совести, человечности и прочего, короче говоря, того, что вам совершенно чуждо.
