— Оставьте, — машет рукой Марин. — Я знаю своего брата. Отлично знаю, что он способен приукрашивать и раздувать какие-то вещи, чтобы произвести сенсацию и блеснуть. Но вы, зная эту историю, и не со слов Филиппа, — возьметесь ли вы утверждать, что все это ерунда?
— Нет, у меня нет таких намерений. Я вам уже сказал, аварии были. Но оперировать фактами, не пытаясь понять их происхождение, это значит… скользить по поверхности.
— Бросьте вы, — снова машет рукой Манев. — Внешнее говорит и о внутреннем, и вообще со стороны легко произносить мудрые речи. Потому что не вы женитесь на ней, а я!
— Видите ли, — говорю я спокойно, — я пришел сюда вовсе не для того, чтобы женить вас. Я не священник. Кроме того, я не собираюсь вмешиваться в ваши личные намерения. Но вы должны выслушать эту женщину, понимаете? Вы обязаны ее выслушать! Потому что она по-настоящему привязана к вам. И не из-за этой плиты или этого холодильника, а из-за вас самого. Потому что сейчас вы единственная ее опора. И потому, в конце концов, что она не должна отвечать перед вами за поступки, совершенные в то время, когда она даже не подозревала о вашем существовании.
— Но она должна была мне сказать!
— Да. И наверняка бы это сделала, если бы вы ее к тому предрасположили. Мало таких людей, которые носили бы в себе свое бремя и не хотели бы исповедаться, чтобы им стало легче, перед самым близким человеком, если бы надеялись, что этот человек их поймет. Но послушайте, она ничем не поделилась с вами не только тогда, когда все было в порядке, но даже в момент разрыва, когда ее объяснения могли бы все повернуть обратно. До того вы ее испугали.
— Это не я — она меня испугала. И не испугала, а просто ужаснула! — Он хватается обеими руками за голову, как будто она у него сейчас треснет. Потом неуверенно произносит своим глухим голосом: — Конечно, несмотря ни на что, я всегда готов ее выслушать. Это действительно мой долг.
— Совершенно верно. Только не считайте его неизбежным и досадным делом. Не становитесь перед ней в позу обвинителя. И не держитесь так, как иногда держусь я в силу ряда причин служебного свойства. Имейте в виду, что искренность в данном случае — это не ее обязанность, а ее право. В конце концов раньше она принадлежала не вам, если вообще можно употребить здесь это глупейшее выражение.
— Но она и тогда, и сейчас — один и тот же человек. Поэтому не убеждайте меня, что та была одна Дора, а эта — другая…
— Видите ли, — останавливаю я его. — При моей должности, которую я занимаю уже больше двадцати лет, позвольте и мне кое-что понимать в людях.
