— Чистая правда! — произносит с внутренним убеждением Спас.
— Тем лучше. Имя девушки?
— Это обязательно? — почти умоляюще спрашивает Влаев.
— А как же иначе?
— Антоанета Савова.
— Улица, номер?
Он сообщает, задыхаясь, адрес.
Наблюдаю, как он из кожи лезет, чтобы показать себя доброжелательным и раскаявшимся, и думаю о том, что, может быть, и не имеет прямого отношения к ходу расследования, но что вовсе не вредно установить.
— В прошлый раз вы выразили известную неприязнь по отношению к вашему отцу…
— Ненавижу его! И никогда этого не скрывал!
Голос Влаева приобретает свою обычную заносчивость. Взгляд его невольно направляется в сторону, как будто отец, о котором мы говорим, стоит там в ожидании своего приговора.
— И на чем основана эта ненависть?
— Как «на чем»? На том, что он оставил меня без отца.
Против подобного объяснения трудно возражать. И все же я настаиваю:
— Может быть, у него были причины уехать?
— Причины можно найти для всего. Только его отец — мой дед — почему-то не бросил его, как он бросил меня. Дед воспитал его и оставил хорошее наследство в Австрии, и на это наследство он мог бы воспитать и меня, послал бы меня учиться туда, куда я хочу, и не пришлось бы мне зубрить всякую муть и жить с этой истеричкой, моей матерью, которая и стала-то истеричкой из-за его подлости.
— Как вообще уехал ваш отец?
— Отпустили его получить наследство и вернуться, а он наследство получил, а вернуться забыл, забыл даже, что оставил тут жену и сына десяти лет, что вовсе и неудивительно, потому что он, пока был тут, все равно здесь не был, и тут он был или нет, знали лучше его девки, чем мы у себя дома…
— Вы считаете, что он испортил вам жизнь?
— А что еще можно считать? Конечно, испортил. И мне, и матери.
— Есть люди, которые не знают вообще своих отцов…
— Может, и есть. И мой, если бы сдох, то не к чему было бы придраться. Но он жив, понимаете, жив, и ни разу не вспомнил до сих пор, что бросил тут сына!
«Правильно, но сейчас речь идет не о нем, а о вас…», — хочу я сказать, но не говорю. Нет смысла.
Несколько ничего не значащих фраз, и я отсылаю гостя. Снова погружаюсь в свои мысли. «В сущности, ты должен был бы поставить этому твоему отцу памятник, — говорю я себе, — а не ненавидеть его. Памятник надо ему поставить, потому что он — единственное твое оправдание и перед людьми и перед собственной совестью! Великое оправдание. Достойное оправдание — и безделия, и пропущенных семестров, и отсутствия Человеческих интересов, и озлобления, и паразитизма. Трагедия человека-би- цепса: «Сбежал, вместо того чтобы обеспечить мне жизнь, отправить меня за границу и купить мне спортивный, фиат"».
