— Наверное, есть такие случаи, — замечаю осторожно, так как вижу, что на сей раз мой собеседник замолкает окончательно. — Хотя, честно говоря, область, которую вы затрагиваете, от меня довольно далека. Я, знаете, специалист главным образом по убийствам, да и то не как практик…
— Это я знаю, — улыбается Филипп. — Вообще вы извините меня за мои откровения, но, сами понимаете, у каждого есть своя скрытая рана.
— Да, это так, — отвечаю. — Важно, чтобы она не кровоточила. И тогда о ней забываешь. Если она, конечно, не смертельная.
— Ну, до этого еще не дошло. Держусь как-то на поверхности. Вообще я привык смотреть на жизнь спокойно.
— Вы и выглядите спокойным человеком. Даже сейчас, говоря о своих болячках, ни разу не повысили голос. А как получилось, что вы, такой уравновешенный, затеяли в тот вечер скандал?
— Ну, знаете, и самый уравновешенный иногда может выйти из себя.
— Из-за ревности или?..
— Какая тут ревность!
— По крайней мере, так вы написали в своих показаниях.
— О чем еще можно сказать на половинке страницы? И какая польза говорить после того, как тебя уже забрали?
— Говорить правду полезно во всех случаях.
— Согласен. У меня и нет намерения скрывать ее. Но правда, истина — это нечто довольно сложное, а чем сложнее ты объясняешься, тем меньше тебе верят, поэтому в некоторых случаях лучше всего пустить в ход обычные мотивы, чтобы все остались довольны.
— А каков был истинный ваш мотив?
— Чтобы вы его поняли, нужно начать почти с самого начала.
— Начинайте, если хотите, с самого начала, и вообще говорите свободно. Я лично временем располагаю.
— Начать надо с того, что я не вращаюсь в среде художников отчасти потому, что как художник не признан. И несмотря на то что мне уже стукнуло тридцать, я легче нахожу общий язык с молодежью, чем со сверстниками. И вот постепенно в «Берлине», куда я захаживал пить кофе, вокруг меня стала собираться молодежь. Вы, может быть, судите по тому, что слышите, будто я думаю только о себе самом. В конце концов все мы более или менее эгоисты, но я, кроме того, испытываю какую-то нелепую необходимость заботиться о других, это создает у меня ощущение, что я кому-то нужен, что я, значит, сильный. Так и тут. Двое-трое молодых людей меня заинтересовали, потому что, едва мы заговорили как-то о душевных ранах, выяснилось, что у каждого из них была своя: один провалился на экзаменах, другой отчаялся при первой же неудаче, третий вообще отбился от рук.
