— А я говорю, что он тебя не тронет.
Они скрепили пари рукопожатием. Джеймс словно опустил ладонь в талые воды, такая прохладная была у Дейдры рука. Но кожа при этом шелковистая, а не обветренная как у его односельчанок.
— Что я получу в случае выигрыша? — поинтересовался Джеймс, когда союз их рук распался.
— Удовлетворения от победы тебе мало? Я в случае выигрыша умру.
— Если выиграю, с тебя один честный ответ.
— На какой вопрос?
— Пока не придумал.
Дейдра пожала плечами. Мол, как придумаешь, сообщи, а до тех пор не морочь мне голову. Но Джеймс ничего не успел сообразить — его срочно вызвал Валум. Слуга вместо личных покоев первого магистра повел его куда-то вниз в мрачные подвалы под дворцом.
Джеймс испугался не на шутку. Неужто его обман раскрылся? Еще утром Валум был с ним приветлив, взял прядь, а уже вечером приготовил расправу. По мере спуска по скользким от влажности каменным ступеням, сердце билось все сильнее — сто ударов в минуту, сто двадцать, сто тридцать, сто пятьдесят. Казалось, быстрее невозможно, но он ступил на земляной пол, и оно заколотилось не меньше ста семидесяти ударов в минуту.
Дорогу освещал факел в руках слуги. Отблески пламени плясали на стенах, извиваясь словно девушки-танцовщицы в кабаках. Джеймс не сразу сообразил, куда его привели. Просторный зал глубоко под дворцом не походил на тюремные казематы. Когда-то здесь были склады. Температура воздуха намного ниже, чем на поверхности, позволяла хранить продукты. Сейчас склад был забит не съестным. Нечто огромное, по очертаниям схожее с каменными глыбами скрывалось под тканью. Но и сквозь грубую материю от него веяло холодом.
Факел затрещал, едва слуга поравнялся с глыбами. Джеймс поежился от озноба. Он и на морозе в пятьдесят градусов не мерз, а тут его пробрало.
Валум, укутанный в полушубок, ждал его в центре зала. Он говорил, а изо рта у него валил пар:
— Помнится, я обещал, что вскоре ты вернешься в кузницу. Что ж, вот оно — твое новое рабочее место.
Валум обвел рукой зал, и Джеймс заметил в дальнем углу очаг, меха, кузнечные инструменты и прочую утварь. Странно было видеть атрибуты прошлой жизни да еще в подвале. Сразу нахлынули воспоминания о маме, и сердце точно сжали ледяной рукой. Благодаря ей он освоил кузнечное дело. Долгих семь лет она прислуживала семье кузнеца, выполняла грязную работу по дому, молча снося издевки, в обмен на то, что он учил ее сына мастерству. Замечательная у него была мама. Лучшая из возможных.
