«Я вышел в отставку. Решил вернуться домой».
«О!» Явно огорченная Маруча продолжала упавшим голосом: «Мы несомненно рады твоему возвращению, но ты уверен, что оставить карьеру — самое правильное решение?»
«Я уже ее оставил, — несмотря на сознательное решение сдерживаться, Глиннес начинал не на шутку раздражаться. — Здесь я нужен гораздо больше, чем в Покрове. Старый дом разваливается. Почему Глэй ничего с этим не делает?»
«Он был очень занят... ну, своими делами. Теперь он в своем роде довольно важная персона».
«Это не помешало бы ему починить ступени. Они вот-вот сломаются... И еще — я видел дым над Амбальской усадьбой. Глэй там живет?»
«Нет. Мы продали Амбальский остров — одному из знакомых Глэя».
Пораженный Глиннес чуть не подавился: «Вы продали Амбаль? Какого черта...» Он собрался с мыслями: «Шайра продал Амбальский остров?»
«Нет, — холодно ответила Маруча. — Мы с Глэем решили его уступить».
«Но... — Глиннес снова запнулся, тщательно выбирая выражения. — Ни в коем случае я не хотел бы расставаться ни с Амбальским островом, ни с каким-либо другим участком нашей земли».
«Боюсь, продажа уже состоялась. Мы думали, что ты станешь делать карьеру в Покрове и не вернешься. Разумеется, мы учли бы твои пожелания, если бы мы о них знали».
Глиннес вежливо настаивал: «Я со всей определенностью считаю, что нам следует аннулировать договор[12]. Уступать Амбаль было бы исключительно невыгодно».
«Но Глиннес, дорогой мой, мы его уже отдали».
«Достаточно вернуть деньги. Где они?»
«Об этом придется спросить Глэя».
Глиннес вспомнил сардоническое лицо Глэя, каким он его видел десять лет тому назад. Глэй всегда отстранялся от домашних забот. Глэю совершенно не подобало распоряжаться владениями семьи — более того, такое положение дел оскорбляло память о Джуте, любовно ухаживавшем за каждой пядью своей земли.
Глиннес спросил: «Сколько вы получили за Амбаль?»
«Двенадцать тысяч озолей».
Голос Глиннеса сорвался от удивления и гнева: «Вы отдали его даром? Такой красивый остров, с большой усадьбой в превосходном состоянии! Вы с ума сошли!»
Черные глаза Маручи сверкнули: «На твоем месте я не стала бы жаловаться. Тебя здесь не было, когда твоя помощь была нужна, а теперь придираться поздно и ни к чему».
«Придираться, действительно, ни к чему — я намерен расторгнуть договор! Если Шайра мертв, значит, я — сквайр Рэйбендерийский и никто, кроме меня, не имеет права продавать нашу землю».
«Но мы не знаем наверняка, что Шайра умер, — заметила Маруча тоном заботливой матери, уговаривающей несмышленое дитя. — Он мог уйти повидаться со старыми друзьями».
