А вот удивили меня Ваши слова о том, что персонажи моего романа («кроме Сильвии»!) не очень привлекательны. Неужели непривлекательны и Надя, и Яценко, и Дюммлер, и Лафайетт! По-моему, кроме Делавара, Гранда и Тони, в этой моей книге нет вообще непривлекательных людей. Кстати, Маклаков мне пишет, что Тони (по-моему, самый неудачный из персонажей) ему «до жути напоминает» одну женщину, которую он близко знал (не пишет, кто это).
Простите, что пренебрег в письме правилом «ле муа э аиссабль»[228], — но тут Вы сами виноваты, я ведь отвечаю. Еще раз сердечно благодарю. Мы оба шлем Вам самый сердечный привет. Довольны ли Вы Манчестером?
50. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 9 декабря 1952 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 3/XII-52
Дорогой Марк Александрович
Я всегда боюсь отвечать на письма, которые сами по себе были ответом, п<отому> что выходит, будто навязываешься на переписку. Но на этот раз позволяю себе сделать исключение.
Спасибо за письмо. Я был очень рад ему. То, что Вы пишете об отзывах о Вашем романе, т. е. о том, что отзывы есть всякие — меня не удивляет. Независимо от художественных достоинств романа в нем есть что-то вызывающее и почти презрительное в отношении soi disant[229] «нового искусства», вроде того, к которому склонен Ваш кинематографический режиссер. А 90 % критиков эта тенденция не по душе, п<отому> что они-то эту «новизну» и поддерживают, боясь, как бы кто не подумал, что они ее не понимают. Вот недавно умер Eluard[230], поэт, м. б., и замечательный, не знаю, не берусь судить. Но почти во всех статьях его памяти эта комическая и жалкая склонность быть на стороне «нового», «передового во что бы то ни стало» просто умилительна. А у Вас и в самом складе романа, а кое-где и прямо — это выведено на чистую воду, и не может всем критикам нравиться. Я очень люблю Бодлера. Но его мало было бы повесить за его стих — «au fond de l’inconnu pour trouver du nouveau!»[231] Он, вероятно, не предвидел, сколько глупости и пошлости от этого его «лозунга» пошло.
А вообще критика — пустое дело, и я все больше в этом убеждаюсь. Отчасти именно потому, что критик читает в два дня то, что писатель пишет два года. По долгу службы я здесь перечитываю наших «великих» критиков, Белинского, Добролюбова и К°. Какая это все болтовня! И если я Вам пишу об этом, то с мыслью о снисхождении, которого должен бы у Вас просить за то, что написал сам. Конечно, для автора, для Вас — это все мимо, и только читатели по простодушию думают, что критик что-то понял, разобрал, оценил и указал. За собой я признаю, кстати, только одно достоинство, которое, вероятно, считается недостатком: то, что у меня нет системы и твердого взгляда, вроде как у Добролюбова. Когда начинаются системы, то критика становится чепухой окончательной.
