Дорогой (даже очень дорогой) Георгий Викторович.
В Вашем поздравительном письме Вы сказали, что не надо отвечать Вам. Разумеется, не только надо, но более чем — особенно и потому, что Вы написали обо мне такую статью![563] Она так лестна, что я не могу говорить о ней по существу. Но Вы легко догадываетесь, какое она мне доставила удовольствие. От души благодарю. Знаю, что Вы были и одним из инициаторов моего чествования. И мне совестно, что я благодарю Вас с таким опозданием. Но, действительно, довольно долго писал по 7-10 писем в день, да и теперь мне приходят поздравления, — так, сегодня пришло из Мюнхена от Газданова. И я нахально решил: «Георгий Викторович предлагает ему не отвечать, — отложу ответ ему до той поры, когда станет легче». Так и делаю.
Татьяна Марковна тоже очень тронута Вашей статьей, письмом и вниманием. Вы давно знаете, как она Вас любит и ценит. Просит очень-очень благодарить.
В предпоследнем Вашем письме Вы много говорили о Блоке — по поводу того, что Сабанееву и мне говорил Маковский. Вчера появилась вторая статья Маковского о Блоке, — по-видимому, последняя[564]. Он в печати смягчил то, что говорил в кафе «Моцарт», но все-таки статья вышла жестокая и, на мой взгляд, кое в чем «неотразимая». Вы приводили слова Гумилева о «достойном Байрона царственном безумии». Маковский приводит из того же Гумилева другие слова о Блоке: «Превосходнейший человек, но в поэзии мало смыслит»[565]. Вероятно, дело идет о разных периодах? Я не знаю, что такое «царственное безумие» и у кого оно в самом деле было. Думаю, что у Байрона его не было, — ни царственого, ни обыкновенного. У него был необыкновенный ум, чувствующийся и в его письмах, в каждом слове, как у Пушкина, даже еще больше, чем у Пушкина. Люди часто стараются писать блестящие письма, зачем-то в них много острят. Байрон, по-видимому, и не старался: лился естественный поток. У Блока этого не было и в помине: лилось нечто совершенно иное, — и в письмах, и в статьях. И я уверен, что Вы, как я, с тягостным чувством прочли у Маковского цитаты с лучезарным взором, пронзающим, как меч, все миры с плеромами и с цветом, «который мне легче (?) назвать пурпурно-лиловым»[566]. Вероятно, Вольский в Париже прочел эти цитаты без тягостного чувства. Уж очень похож его Блок на то, что сказано в статье Маковского[567]. И ведь Вы не можете тут сослаться на то, что не меньшевистскому публицисту судить о великом поэте. Не нашел бы такого Вольский у Байрона, Пушкина или Гете. Ум все-таки небесполезен великим поэтам, и дело не в эпохе и не в среде. Бунин был современником Блока и мог бы выбрать ту же среду. Это было даже очень легко. Вот на Вас же приблизительно та же среда нимало не отразилась. Давайте сговоримся на том, что Блок был очень талантливый поэт и довольно ограниченный, малокультурный человек с «красноватым углем пророка»?
