Художественная сторона газеты. Чего же Вы и Кантор хотите? Ухода Шика? Раздела его тем между другими? Где их взять среди людей, постоянно живущих в Париже, — а ведь для рецензий о концертах, спектаклях и выставках надо жить в Париже и писать быстро. Я, например, очень хотел бы, чтобы музыкальные рецензии писал Сабанеев, человек теперь в эмиграции наиболее компетентный. Кажется, и ему очень хочется писать и в «Русской мысли», но уж музыкальные рецензии в Ницце писать не о чем. Кроме того, у него есть свой недостаток: он очень «безжалостен». Читали ли Вы, например, его статью о Гречанинове, на днях появившуюся в «Новом русском слове»?[524] Вероятно, все в ней справедливо, но я не сомневаюсь, что она в Нью-Йорке вызвала негодование, тем более что Г<речанинов> только что умер. Сабанеев и свои воспоминания, почти всегда умные и интересные, пишет так, что люди переворачиваются в могилах. Собираюсь его просить не писать обо мне некролога! Или стихи? Мне тоже не нравятся обычно стихи, печатающиеся не только в газетах, но и в журналах (вполне признаю мою гораздо меньшую тут компетентность по сравнению с Вами), но где же Зайцеву находить поэтов? Вы, к общему сожалению, стихов не печатаете, то же можно сказать еще о двух или трех поэтах, не появляющихся в газетах. Я все это к тому говорю, что, по-моему, бесполезно так ставить вопрос в разговорах с редакторами: надо указывать людей.
Чеховское издательство кончено. Вчера я прочел в «Русской мысли» отрывок из статьи Карповича[525] с прямым указанием, что оно кончено. Кускова мне не в первый раз на днях написала, что «все» в этом винят (и «очень сильно ругают») меня!! Если б я, мол, в свое время принял предложенную мне Вреденом должность, то издательство продолжало бы существовать!!! Это, разумеется, лестная брань, только это совершенный вздор, не стоит и отвечать.
Да, Вы, видно, мало знали Фондаминского, а я знал его хорошо. Но об этом мы не раз говорили. Вы пишете, что о покойнике Варшавскому было говорить легче, чем о живых. Именно. Однако его никто не заставлял и вообще говорить о Фондаминском, — да он о нем ничего умного и не сказал. И расхвалил некоторых покойников, которые — говоря совершенно объективно — никак этого не стоили и в политическом, и во всех других отношениях.
В конце концов, Вера Николаевна нисколько не обязана была говорить и Вам, и мне, сколько ей заплатил или заплатит Госиздат, но могла бы нам сказать. А то это мне немного напомнило Алексея Толстого, — долго рассказывать, и Бог с ней. Рад, что она не будет нуждаться. А известно ли при Вас было другим писателям в Париже (Зайцеву, напр<имер>), что она начала получать деньги? Титову было известно, — не от меня, а от нее. Между тем В<ера> Н<иколаевна> заклинала мою сестру никому не говорить! (Меня не заклинала и даже не просила об этом.) Говорила ли она с Вами о «Лене» и его рассказах? Кстати, что же ВЫ о них думаете? Вы меня спрашивали.
