Шанна тут же отдергивает руку.
– Чеши на кухню. Завтракать будем.
Она больше не шепчет. К счастью.
Мы появляемся в коридоре вместе с клубами табачного дыма, словно огнеборцы после удачной битвы со стихией.
Оваций не последовало. Никого нет. Видимо, соседи плюнули, решив, что мы застряли надолго.
– Переоденусь только, – говорит Шанна и направляется к своей комнате. Уютная и теплая даже в своей мешковатой пижаме. Сейчас сменит ее на широченные штаны и какую-нибудь растянутую водолазку с длинными, как у смирительной рубашки, рукавами.
Не потому, что ей нравится так выглядеть, а потому, что не хочет меня провоцировать.
Так и неспровоцированный, я тоже двигаю к себе. За тапочками.
Потом иду в кухню. С водолазкой угадал. Вместо штанов – джинсы. Размером с парашют.
Шанна суетится у плиты. Я терпеливо жду.
– Деньги закончились, бро, – говорит она. – Скоро и этот клоповник не потянем.
Ненавижу это «бро». Но терплю.
– Может, дернем в центр? – продолжает она. – Там я смогу подзаработать. Продержимся до тех пор, пока у тебя заказы не появятся.
В ее голосе сквозит лютая тоска по нормальной жизни.
– Давай, – говорю. – Мне, в принципе, пофигу.
Поворачивая руку, разглядываю ладонь. Даже шрама не осталось.
Шанна ставит передо мной тарелку с яичницей и отворачивается, чтобы вымыть сковороду. Задирает водолазку, скребет ногтями поясницу. Со своего места я отчетливо вижу, как на ее коже проступают мурашки.
Снова захотелось курить.
Пялюсь в глаза яичнице. А она – в мои. Протыкаю вилкой желток. Яичница плачет одним глазом. Он растекается по белой тарелке пятном, похожим на Апеннинский полуостров.
Пахнет растворимым кофе, общажной кислятиной и безысходностью.
Управившись со сковородкой, Шанна садится на стул с точно такой же, как у меня, тарелкой.
– Паркинсончик словил? – усмехается она, аккуратно разрезая яичницу ножом, будто на обеде у английской королевы.
Вилка в моей правой и правда мелко подрагивает.
– Пусть уж лучше меня, чем кого-то другого.
Невероятно, но она действительно понимает, о чем я.
– Игни вообще в последнее время притих. Даже подозрительно. Людей не трогает. Достается только Есми. И тебе.
– Сплюнь. – От одной только мысли тремор перекидывается на левую руку и, кажется, веко начинает дергаться.
Молча жуем. Солнце щедро заливает замызганные стекла. Каждый волосок на голове Шанны словно светится изнутри.
У нее очень тонкие пальцы. Наверное, у всех скрипачей такие.
Пытаюсь запомнить цвета. Самому так не придумать. Правда, красок у меня нет уже давно. Только простой карандаш. Но я все равно пытаюсь.
