3
Что я буду с ней делать, когда вернется Пауль, закончив свои труды в архиве? Дома свободной комнаты уже нет, а квартира в Венеции пока что, если верить словам Пии, в качестве жилья не пригодна.
Не понимаю, ищет ли Рита чего-то, преследует ли определенную цель или просто бежит из одного дня в другой.
В первый раз я посетил ее, когда должен был написать статью о карнавале. Она проводила меня в наспех оборудованный пресс-центр, где человек тридцать журналистов рвали друг у друга из рук программу мероприятий. Я был новичок, уставший от суеты и гама. На каждом углу полиция и фотографы, а между ними — однообразные балахоны в ромбах или набеленные лица со слезой и без оной. Я написал о людях, уехавших оттуда: сорок тысяч за последние двадцать лет.
Недавно прибывшая теперь тоже причисляется к эмигрантам. А ведь она так старалась прижиться здесь, так старалась копировать интонации венецианского диалекта, что иногда это звучало смешно, и была совершенно счастлива, когда ее принимали за уроженку какой-нибудь провинции, где говорят только по-итальянски.
То было время прогулок по вечерам вдоль Ривы, до кафе «Парадизо», там мы сидели под деревьями, зарываясь в гравий пальцами ног, и она, отчаянно жестикулируя, рассказывала о своей безмерной любви к Венеции — о кентаврах и крылатых львах, о драконах и украшениях водосточных желобов. Она глазам своим не верила при виде этого чуда, этой сказки, сомневалась в своей способности удержать в памяти необычайные образы, без конца фотографировала — до тех пор, пока город с годами как бы не перешел в ее владение. Тогда она инстинктивно почувствовала, что город сам по себе счастьем быть не может, что ее страх, будто эти образы могут исчезнуть, необоснован, что в ее душу, скорее, закрался страх иного рода: золотая рыбка, попавшая в ее сети, постепенно превращалась в осклизлое чудовище.
Прошло немало времени, прежде чем ее замки с высокими, расширяющимися кверху дымовыми трубами превратились в обыкновенные тонущие дома, прежде чем она перестала наводить свой взгляд на резкость, выискивая детали: здесь инкрустация, там парапет и капители, которые ей понравились. Только лестницы-шахты, построенные ради экономии места, злили ее с самого начала. Невозможно, говорила она, внести наверх даже детскую коляску.
Она растратила годы попусту, словно хотела выдержать какой-то срок, высидеть определенное число дней, пройти через них, дабы все привыкли к такому ее состоянию, его бы, возможно, поняли и тем самым узаконили или же попросту о нем забыли. Забыли ее самое, а вот ее состояние стало триумфом для отца. Он вообще не способен радоваться счастью других людей, каждую удачу и каждый успех всегда ухитрится в чем-то оспорить, словно чужое счастье препятствует его собственному, словно счастье существует лишь в небольшом количестве и никто не имеет на него законного права.
