Мир в представлении Второго был поделен на охотников и жертв. Раса вампиров определенно относилась к охотникам. И он собирался приложить все усилия, чтобы стать ее полноценной частью. В этом замке, отделенный стеной страха от прочего вампирского сообщества, мальчик подбадривал себя мыслью, что когда наступит совершеннолетие, его сделают официальным наследником лорда. И тогда, кто – то из высших по просьбе его отца, превратит его в полноценного вампира.
Только сейчас, глядя в серебристые глаза отца, в которых бродил красноватый огонек, Второй понял, что хочет сбежать. Но ноги не слушались, будто приросли к полу.
– Твоя мать, когда была жива, иногда позволяла вкусить крови… Ты же не откажешь мне в такой малости? – Лорд наклонился совсем близко к чужому уху. – Ты должен мне, мальчик. Из – за тебя она умерла, и я с тех пор не могу забыть о чувстве голода. Но ты подрос, в твоих венах течет та же кровь. Я подумал, что ты сможешь заменить мне ее, хотя бы до своего совершеннолетия. Молчишь? Не спросишь, почему я не выбрал для этой цели твою сестренку? Она должна быть здорова. Ты же знаешь, Первая унаследовала великую силу, она – неприкосновенное дитя, как бы для меня не была заманчива ее кровь. Я не могу причинить ей боль. Помни, ты должен защищать сестру, чего бы тебе это не стоило, и сберечь ее для меня! А сейчас просто смирись с судьбой и заплати свою цену за жизнь в этом замке.
Мальчику стало страшно. Он дернулся, собираясь бежать, но был остановлен железной хваткой лорда. А потом его швырнули назад на кровать, заставляя отогнуть шею…
Второй никогда не чувствовал боли острее, чем в тот момент. Это не было похоже ни на острие игл семейного лекаря, который брал у него кровь раз в месяц для каких – то исследований, ни на удар кинжалом. Резкая, глубокая, беспощадная, разящая, точно ядовитая стрела, она ослепила мальчика настолько, что он потерял сознание, чувствуя, как тело сотрясают мучительные судороги. Последнее, что он запомнил – красивое лицо лорда Морисмерта, испачканное кровью.
Когда же Второй очнулся с туго перевязанным лентой горлом, отец уже был полностью одет, завязывая галстук цвета полыхающего пурпура у зеркала. Он бросил ему через плечо:
– Каждый вечер, ты должен приходить сюда в этот час. А если попытаешься сбежать, тебя схватят, и я разделю вечернюю трапезу с кем – то из знакомых. Помни, малыш, будет гораздо больнее!
* * *
Оракул проснулся от собственного крика, когда солнце уже взошло высоко. Несколько минут просто смотрел на свои трясущиеся ладони, но потом усилием воли перестал дрожать, сделал пару глубоких вдохов, возвращая себе спокойствие. Чтобы сохранить рассудок, главное помнить – сейчас он далеко от Этернала.
