– А можно, Наташа выйдет?
Меня, первое, покоробило, что она обращается ко мне «Наташа», словно мы с ней давно знакомы. Конечно, мое имя «Наташа Соловей» стало как бы брендом, это так. Но когда мое имя звучит вот так обыденно, из уст сопливой девчонки, мне становится не по себе. Второе, она словно бы опомнилась, что я – все-таки жена ее кумира! Дошло, наконец! Маленькие шлюшки!
Мишин взглянул на меня, я категорически была против того, чтобы покидать кабинет. Не за то я плачу следователю, чтобы меня выставляли из кабинета.
И тут я почувствовала, как Катя тихонько щиплет меня за руку и взглядом косит в сторону стены, большую часть которой занимало огромное прямоугольное зеркало. Я усмехнулась. Все понятно. Мне только в кино пока доводилось видеть хрестоматийную комнату допроса с зеркалом-шпионом, установленным так, что из соседнего помещения отлично просматривается вся комната.
– Наталия Андреевна, пожалуйста, – едва слышно произнес Мишин, я тотчас встала и вышла из кабинета, Катя последовала за мной.
Мы бросились в соседнюю комнату, которая, к счастью, была открыта, и оказались в полупустом помещении с несколькими стульями и большим прозрачным окном, выходящим в кабинет Мишина. Комната была оснащена специальной аппаратурой, позволяющей слышать все, что происходило по соседству.
– Теперь мы одни. Что вы хотели рассказать, Лиза? – спросил Мишин с видом очень сомневающегося человека. Чувствовалось, что он относится к ней по меньшей мере несерьезно. Однако за неимением других свидетелей, вероятно, Мишин не побрезговал показаниями и этой, слегка сдвинутой девицы.
– Он вышел, как обычно, через парадный вход, – начала Лиза. – Постоял рядом с нами, кому-то написал что-то в блокнотах… Потом сел в машину и поехал. Я дожидалась его за углом дома, знаете, там, за театром, есть кондитерская «Брюлле», вот там мы обычно и встречались.
Мы с Катей переглянулись. В воздухе запахло клиникой, лекарствами, нездоровьем.
– Да? И что же? Он поджидал вас там?
– Да, а что в этом особенного? Он не хотел, чтобы нас видели вместе. Мы скрывали свою любовь.
– Хорошо. И что было потом? – Мишин закурил.
– Я села в его машину, и мы поехали ко мне. Я живу буквально в двух шагах от театра, на Гончарова. Живу одна, и никто мне не указ. Дом у нас старый, двор порос липами… Сережа оставил свою машину как раз под липами, мы поднялись ко мне, я предложила чаю, но он отказался. Знаете, я еще окно открыла, чтобы в комнате пахло цветущей липой… Было так романтично.
