— Дикари, — сказал спутник Камышова, обойдя кедр, — Надо же так. Скажите, — он назвал Камышова по имени-отчеству, — а почему вы раньше не забеспокоились о судьбе рощи? Такая красота. В городе. И так…
— Раньше я просто не мог, — ответил Камышов, — в городе живу недавно. На втором году стал хлопотать. Но ведь городские власти могли…
— Все понятно, — кивнул спутник. — И за это спасибо. Куда нам теперь?
Они сходили еще ко второму роднику, постояли на берегу оврага, глядя на родник, вытекающий из-под берега, почти на самом дне. На кучу хлама поодаль, на автомобильные покрышки, валяющиеся в овраге. Побывали и на верхней поляне, где росли старые редкие березы. Эти березы гибли более других деревьев. Въезд на машинах был сюда прост: свернул с трассы — и все. Камышов вспомнил, как однажды поздней осенью в снегопад, гуляя по роще вечером, в сумерках уже, он вышел со стороны речки на поляну и увидел среди берез грузовик и двух мужиков — в руках одного был топор, второй держал пилу. Мужики высматривали березы, выбирая подходящую. Снег падал густо, большими хлопьями, приглушая звуки, мужики не видели и не слышали, как, хоронясь за стволами, подходил к ним Камышов.
Он показался из-за деревьев шагах в тридцати-сорока от лесорубов, не дальше, и кашлянул громко. Его заметили. Некоторое время мужики и Камышов смотрели друг на друга. Молчали. Камышов не уходил, но и подойти ближе не решался. Он подумал, что станет делать, ежели они кинутся на него с топором. Но те не кинулись. Они не успели свалить березу, не подпилили даже ее. Получалось, что Камышов вроде бы и не помешал им, хотя помешал, конечно. Сказав что-то один другому, мужики повернули к машине, взобрались в кабину и уехали. Камышов постоял еще немного и по автомобильному следу побрел из рощи на проезжую улицу. А что было бы, если бы он захватил их во время работы, кряжующих уже березу? Всякое могло случиться, а снег скрыл бы скоро следы: снег валил вечер и ночь, не переставая, а со снегом наступила и зима…
Все это Камышов вспомнил, когда они с руководителем области прохаживались по поляне. Камышов ничего не рассказал своему спутнику о том, как натолкнулся здесь осенью в снегопад на машину и людей, он только отметил примерно, где стоял сам, где машина и люди с топорами. А спутник его, расстегнув пиджак, заложив руки за спину, ходил рядом и тоже молчал, но вид у него не был озабоченным. С неясной улыбкой оглядывал он поляну, березы, останавливался послушать дроздов, трещавших на черемуховых кустах, забыв, видимо, кто он такой, отстранившись, хотя бы на два часа, от кабинета, телефонов, больших и малых забот, чиновников своих, от всего того, что называлось государственной службой. Камышову подумалось, что, быть может, человек этот за пятнадцать лет жизни в городе впервые гуляет вот так, сам по себе вроде бы, без свиты. Возле Камышов, но он не докучает, его будто бы и нет вовсе. И жалко Камышову стало его…
