И Рарриэш не оттолкнул меня. Напротив, прижал крепче, отвечая на неумелый поцелуй очень нежно и трепетно.
Подхватил на руки, а в следующее мгновение опустил на прохладные простыни, не разрывая поцелуя. Я сама не заметила, как желание отвлечь и страх потерять сменились упоительным чувством полёта. И это было совсем не то, что я испытывала с лордом-охотником. Это не было постыдным зовом плоти, огнём, сжигающим преграды совести и разума.
Это было нечто тёплое, нежное и такое яркое. Словно я погружалась в солнечный свет, купалась в его нежных лучах и пила его, пропитываясь теплом и негой изнутри. По телу заскользила ткань медленно снимаемого платья, но я этому только порадовалась, стремясь оказаться как можно ближе к свету и теплу. На смену ткани пришли ладони, они медленно скользили по рукам, плечам, животу, бёдрам. Он словно боялся причинить боль, столь нежными и мимолётными были его касания. И тело выгнулось навстречу этим прикосновениям. А тепло начало перерастать в жар, но он не опалял, а согревал, словно загорающееся в самой душе трепетное, несмелое пламя.
Мой первый стон потонул в нежном поцелуе. Губы, такие желанные и терпеливые переместились на шею и медленно, мучительно медленно прокладывали дорожку из поцелуев к груди, следуя за столь же тягучими прикосновениями рук. Что же он делает со мной? Это было совсем не похоже на то, что я испытывала в объятиях ненавистного лорда, но эти ощущения были в сотни раз ярче и слаще. Я тонула в своём мужчине и чувствах, которые он дарил мне. Тонула и хотела большего.
— Мало, — шептали мои губы. — Не мучай меня, хочу больше.
Я даже не понимала, чего прошу, пока не получила большего.
А потом всё слилось в сплошной поток наслаждения. Я словно умирала, воскресала и вновь умирала, шепча одними губами «мой». И, кажется, действительно умерла.
*** Воскресать не было ни малейшего желания, но меня настойчиво возвращали к жизни.
— Эль, милая, любимая, родная, открой глазки, — шептал Рарриэш, перемежая каждое слово поцелуями. Он целовал губы, щёки, глаза, кончик носа и даже подбородок. — Ну же, очнись. Или я позову лекарей.
Ресницы затрепетали, но сил открыть глаза не было. И лишь лёгкая улыбка известила моего любимого(да, теперь я знала точно, что такое любовь), что я пришла в себя.
— Не пугай меня так больше, — попросил он. — Если я сделал тебе больно, то не прощу тебе этого.
— Если это боль, то я готова страдать вечно, — прошептала в ответ.
