Следующим днём Дюке не удалось вылететь. Рейс «Париж-Москва» был задержан, потом и вовсе отменён. Он поменял билет с неудачного понедельника на среду, однако и среда выдалась неблагоприятной. Затем появились неотложные дела, которые неизвестно откуда раскапывал его заместитель. Франсуа преподносил их с едва уловимой усмешкой. Раскланивался перед Бернаром и исчезал, удовлетворённый озадаченным видом начальника.
Осень выдалась очень прохладной. Почти ежедневные дожди вынуждали Дину сидеть дома. Её это вполне устраивало. Она не любила уличную жизнь. Дома девушка чувствовала себя в безопасности. Правда, нынешняя безопасность была относительной. Сердце художницы раскололось на стёклышки. Склеить невозможно, потому что каждый раз выступает кровь, как только прикасаешься к осколку. Конечно, рана была не снаружи, а внутри. Там всё болело от невидимых порезов.
Гринчук забросила писать. Пражский пейзаж не давал покоя. Небо получилось отменным. Облака как снежинки, готовые вот-вот растаять. Именно облака Чехии пробудили в ней жгучую тоску по тому дню – дню знакомства с Бернаром. Она отставила картину к стене, чтобы не видеть, как затягивает её к себе нежный мир на холсте. Может быть, когда-нибудь она закончит эту работу. Только не теперь. Депрессия нарастала. И Дина не выдержала. Она купила таблетки.
Художница сидела на скамье в парке. Рядом стояла бутылка минеральной воды. В правой руке она держала упаковку сильных снотворных. Их продают в аптеке по рецепту. Но Дине удалось приобрести. Она поплакалась, пожаловалась, что её тёте они нужны, что принимает она их уже много лет, а сейчас не смогла прийти сама и попросила её купить. Провизор отпустила одну пластинку. Дина не могла выпить их дома. Ведь её безрассудный поступок увидела бы мама и спасла её. А она не хотела спасения. У неё не было больше сил жить без любви Дюке.
В этот день светило солнце. Жара усиливалась, напоминая бабье лето, которого не должно быть в данный период. Появилось чувство, словно в осень возвращалось лето. Как будто не было впереди зимы, долгой, мучительной, безнадёжной. Скучное время года не заканчивало свой путь, а начинало, причём с язвительной улыбкой. В какую-то долю секунды Гринчук подумала о маме, которая сойдёт с ума, когда узнает, что она сделала. Ей стало жаль её. Вспомнила лицо Бернара. В кончиках пальцев появилась уверенность. Она проглотила первую таблетку. Затем наступила очередь второй, третьей, четвёртой… И тут её окликнул Миша, сосед с седьмого этажа. Он случайно оказался в этой части города. Ещё издалека он заметил Дину. В чёрном пальто она выглядела очень грустной. «Что с ней происходит? Её поведение такое странное», – подумал Миша. Он до сих пор не мог забыть, как они несколько минут посидели вдвоём в кафе, а потом девушка вскочила со своего места и ушла, не сказав ни слова. Гринчук ему нравилась. Пару лет назад он был в неё влюблён. Постепенно любовь стихла. И он просто в заворожённом состоянии следил за художницей, зная, что они никогда не будут вместе. Сейчас у него была подружка, которая его вполне устраивала. Он надеялся, что он её тоже устраивает. Вот только с того дня, как Дина выбежала из кафе, Миша непрестанно думал о ней. Ему бросилась в глаза мрачность её настроения. Это пугало. Гринчук всегда была непредсказуемой особой. Но в настоящее время её облик вызывал беспокойство. И не напрасно.
