— Дорогой, покажи мне ванную комнату, — прошептала она, — и поторопись сам.
— Иди сюда, солнышко, — пробормотал сгорающий от желания Роже.
Теплый пол, устланный специальным ковром, мягко щекотал босые ноги (первым делом Гали стянула колготки).
— Осторожнее, сумасшедший. Сзади на платье — «молния». Потяни замочек.
Одной рукой Роже безуспешно искал проклятый замочек «молнии», другой старался освободиться от галстука, все крепче стягивая вокруг шеи дорогой кусок материи.
«Боже, я веду себя, как мальчишка…»
Гали в темпе вытащила из галстучной петли ошалевшего от страсти Роже. А затем — не зря она была (да и оставалась) профессиональной жрицей любви — в секунду выдернула ремень из брюк будущего любовника. Расстегивая пуговицы накрахмаленной рубашки антиквара, Гали нежно обводила губами соски на смуглой груди и словно крылышком бабочки касалась их острием опытного язычка. Выскользнув из платья и белья словно ящерица, она, опустившись на колени, обцеловывала его плоский мускулистый живот, трепетно отвечающий на каждое прикосновение.
Гали, продолжая крепко прижиматься к Роже, поднялась с колен, одновременно нежно массируя его ягодицы. Прижавшись друг к другу, они как единое целое двигались по направлению к ванной комнате.
Гали всегда нравилось, когда мужчины мыли ее в душе. Вдвойне нравилось, когда мужчины были атлетически сложены и от них исходил сильный сексуальный заряд, так возбуждавший ее. Роже идеально отвечал всем этим требованиям. Однако ему не хотелось превращать прелюдию под струями воды в эротическое шоу, которое так нравилось Гали. Она в свою очередь не обижалась на него, понимая, что мужчины тем и отличаются от женщин, что, как правило, желают сократить время между любовной игрой и «настоящим делом» до допустимого минимума. При разработке оперативных мероприятий этот феномен был всегда только на руку. Однако в «чистом сексе», как окрестила Гали свои любовные эскапады, проходящие вне контроля спецслужб, она в силу своей природной артистичности нуждалась в более ярком проявлении эмоций со стороны партнера.
Вот и Роже не желал затягивать процедуру омовения. И она, искренне разочарованная, все же поняла — требовать (в первый раз!) от истомившегося желанием Роже долгой прелюдии невозможно и жестоко. Гали позволила унести себя в спальню, где получивший наконец свободу действий Роже показал себя любовником изобретательным и нежным. Ночь, которую хотелось растянуть на вечность, обернулась одним мгновением. Лишь дважды Гали запросила пощады, требуя принести ей вина. Впервые — за много лет — Гали почувствовала, что отдавала не только тело.
