– Я не могу с этим смириться.
Он погладил мне волосы.
– Впервые в твоей жизни, Глория, тебе придется. И Ава счастлива. Счастливее, чем я ее когда-либо видел.
Я подняла голову и заглянула ему в глаза.
– Откуда ты знаешь?
Вид у него был смущенный.
– Мэтью звонил несколько раз. Он не был уверен, что твоих кратких разговоров с Авой было достаточно, чтобы дать нам знать, как хорошо обстоят у них дела.
Я снова опустила голову ему на плечо.
– Я жалею, что она не вышла за Фила.
С минуту он молчал. Цепи гамака скрипели, когда мы покачивались взад-вперед.
– Мы не всегда выбираем, кого нам любить.
Закрыв глаза, я дала его словам проникнуть в мое сознание, как стакану ледяного чая в желудок. Я понимала их справедливость, но не желала их слышать.
– Мэтью – хороший человек, – продолжал Генри, – и он любит Аву, и она любит его. Давай предоставим им быть счастливыми.
– Но как они могут быть счастливы? Что, если… – Больше сказать я ничего не могла. Страх тяжестью лег мне на сердце.
Он похлопал меня по плечу:
– Никаких «если», помнишь? Мы с тобой сошлись на этом.
Я опять посмотрела в его глаза, взгляд их был спокойный, разуверяющий. Это напомнило мне, почему я влюбилась в него. И почему он с таким успехом руководил похоронным бюро. Он умел принести душевный покой, не произнося ни единого слова.
– А разве ты не боишься? – спокойно спросила я.
– Я не позволяю себе бояться, – сказал он, как будто эмоциями можно было управлять. Как будто мать могла забыть, каково ей было держать ручки ребенка в своих руках.
Я покачала головой:
– У Мими снова приступ головной боли. Это всегда значит, что близится буря. – Я подняла глаза в чистое небо, где в приближающейся темноте зажигались звезды, и месяц словно улыбался нам знающей улыбкой. – Она никогда не ошибается.
– Мы подумаем об этом, если это нам будет необходимо. Так мы всегда поступали.
– Но сейчас речь об Аве, – сказала я, как будто это объясняло прошедшие тридцать четыре года.
Солнце опустилось глубоко за горизонт, последние его лучи падали сквозь лепестки магнолии и ложились на ступеньки веранды. Цикады завели свой последний дневной хор, и светлячки замелькали им в унисон. Я нежно поцеловала Генри в щеку и, резко оттолкнувшись, поднялась с гамака. Он закачался как пьяный мне вслед.
Я стояла, вздыхая, чувствуя, как он бьется о мои ноги. Я вошла в дом, дверь захлопнулась за мной, и листы газеты, что читал Генри, затрепетали, как мотыльки в сгущающемся сумраке.
