Пилат | страница 67



Сразу запланировали схватить Христа, и несколько позднее это действительно осуществили. Христа схватили без какого-либо серьезного сопротивления. Объяснять, что это могло произойти лишь только из-за присутствия предателя в ближайшем окружении Христа, совершенно нет оснований. Если бы не произошло принципиального изменения ситуации, то было бы непонятно, почему исчез страх перед возбужденностью народа, которая вдруг потеряла свое парализующее действие; даже непонятно, почему Спасителю, окруженному самыми верными учениками, пришлось спасаться в одиночестве на Масличной горе, в то время как возникшее вокруг его личности движение шло полным ходом. Его место было бы как раз среди своих сторонников, если не в главной ставке всего движения.

Все это можно объяснить только тем, что восстание произошло во временной промежуток между въездом Христа в Иерусалим и началом его укрывательства на Масличной горе, и тем, что Варавва был схвачен прежде всех. Вспышка восстания была первой искрой, и с восстанием так легко покончили, что оно даже не оставило следа в документах того времени. Самые деятельные руководители были мертвы или пойманы вместе с Вараввой, и фанатизм массы захлебнулся сам в себе. Осталась лишь горечь и ненависть против того, в ком видели посланного Богом Спасителя, и которого теперь считали обманщиком и провокатором, приведшим к беде.

Все сразу становится понятным. Ясно, почему теперь Синедрион выступил, не боясь, против Иисуса, так как не было риска столкновения с возбужденным народом; понятно также, почему ученики еще имели при себе «два меча», почему Симон Петр ударил, почему Господь остановил его, так как уже стало бессмысленно защищаться, и понятно почему Иисус и его приближенные не решились ночевать в городе, а спрятались в кустарниковом лесу на склоне Масличной горы, возможно еще надеясь оттуда пробиться снова на родину».

«В лучшем случае это может быть анализом хода исторических событий, — сказал кардинал. — Однако все это еще не является ни малейшим доказательством колебаний в поведении Господа».

«Штурм храма, — сказал президент, — словно эрратический валун посредине земной жизни Спасителя. Это было актом насилия, а насилие было самой крайней противоположностью всему, что мы о нем знаем. Ведь что бы он ни обнаруживал в святом гневе и воинственной страстности, это всегда было направлено только против злостного искажения заповедей Бога, против лицемерия и жестокосердия. То, что мы о нем знаем, это не что иное, как мягкость, доброжелательность, нежность. «Он ходил по стране, рассыпая благие дела». Он хотел обратить в веру и сделать людей душевными, и исправление людей было миссией, которую он поручил своим ученикам. Ничто ему так не претило, как подавление силой, никогда он не вступал в спор со светскими властителями, не видно никаких следов насильственного сопротивления существующему порядку. Все нацелено у него в мир иной; то, что происходило на земле, для него ничего не значило, его царство было не от мира сего.