– Не знаю, о чем ты. – Солдат-маска внутри меня взял верх.
– Он погубит тебя, если не будешь осторожной.
– Откуда ты знаешь? – Кто этот человек – и вообще, человек ли он?
Он поднес руку, обтянутую перчаткой, к моему плечу и неожиданно высоко для его глубокого хриплого голоса по-птичьи пропел одну ноту. Огонь опалил все тело, я стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть.
Но когда жар стих, раны стали болеть намного меньше. Человек указал на зеркало, висевшее на дальней стене. Синяки на моем лице не исчезли, но стали заметно светлее.
– Знаю, и все тут. – Существо будто и не заметило моего потрясения. – Ты должна найти учителя.
– Хотите им стать? – Я, верно, сошла с ума, раз сказала такое, но он издал странный звук – должно быть, смех.
– Я – нет. – Он снова принюхался, как будто размышляя. – Возможно… когда-нибудь.
– Что… кто вы?
– Я – Жнец, девочка. И я пришел собрать то, что принадлежит мне.
Тут я осмелилась посмотреть ему в лицо. Это было ошибкой, потому что вместо глаз у него сияли звезды, точно огни ада. Когда он встретил мой взгляд, меня охватил приступ острого одиночества. Нет, даже не просто одиночества. Я чувствовала себя полностью раздавленной, как будто меня лишили всего. Отобрали и уничтожили всё, что было мне дорого.
Во взгляде существа таилась разверстая бездна. Все заволокло красным туманом, и я отшатнулась, осознав вдруг, что смотрела не в его глаза, а в свое будущее. На миг я увидела то, что грядет: боль, страдания, ужас. Все, кого я люблю, кто важен для меня, тонут в собственной крови.
Разбойничий Привал поднимался в небо, точно огромный кулак. Он осквернял горизонт, а мрак окутанной туманом пустыни в его тени становился еще непрогляднее. Со стороны Привал выглядел спокойным и безлюдным. Но солнце давно село, и зрение могло подвести. Глубоко в трещинах-лабиринтах гигантской горы Привал кишел отщепенцами Империи.
Посмотрев на Элиаса, я увидела, что капюшон у него соскользнул. Я снова надела его. Элиас при этом даже не пошелохнулся, и от тревоги сердце оборвалось. Последние три дня он то приходил в себя, то опять терял сознание, но последний приступ был особенно сильным, и обморок, последовавший за ним, длился больше суток. Так долго еще ни разу не было. Я не разбиралась в медицине так хорошо, как Поуп, но даже мне стало понятно, что это скверно.
Раньше Элиас, по крайней мере, что-то бормотал, и казалось, что он борется с ядом. Но за последние несколько часов он не произнес ни звука. Скажи он хоть слово – я была бы счастлива. Даже если бы он вновь заговорил об Элен Аквилле и ее голубых как океан глазах. Тогда, услышав от него эту фразу, я неожиданно огорчилась.
