— Часов?
— Часов.
— Но дома нет новых часов, — сказала я. — Ведь правда же, пап?
— Не знаю. Так мне сказал мистер Файн. Часы-то не он ей продал. Он торгует только морковкой и капустой. Но она ему однажды показывала часы, когда нас с тобой не было дома. Очень красивые часы, он говорит. Сделаны в Нью-Йорке. С торонтским боем.
— Что это такое? — спросила я.
Едва я спросила это, как у отца за спиной открылась дверь и вошла мать. В руках она держала квадратный фарфоровый предмет с элегантным циферблатом, вокруг которого кто-то — несомненно, в Нью-Йорке — нарисовал маленькие цветочки.
— Я их не завожу, — произнесла она тихонько, отважным детским голоском, — потому что боюсь.
Отец встал со стула.
— Где ты купила их, Сисси? Где ты такое купила?
— В «Грэйс оф зе Уир».
— У «Грэйс оф зе Уир»? — с изумлением переспросил он. — Я в этом магазине и не был ни разу. Я бы и зайти туда побоялся, чтобы с меня за вход плату не содрали.
Мать не двигалась с места, съежившись от горя.
— Это «Ансония»,[15] — сказала она. — Их сделали в Нью-Йорке.
— Давай вернем их в магазин, а, Сисси? — попросил отец. — Отнесем их в «Грейс» и тогда решим, что делать. Мы не можем и дальше платить Файну. Тебе за них, конечно, не дадут, сколько ты заплатила, но, может, дадут хотя бы что-то — тогда бы мы могли вернуть долг мистеру Файну. Уж я бы с ним как-нибудь договорился.
— А я ни разу не слышала, как они тикают и звенят, — сказала мать.
— Ну так поверни ключ, пусть потикают. А потом и час прозвонят.
— Не могу, — сказала мать. — Тогда они их найдут. Услышат звук — и найдут.
— Кто найдет, Сисси? Мы найдем? Да мы уже, по-моему, нашли все, что можно.
— Нет-нет, — сказала мать, — крысы. Крысы их найдут.
Мать подняла на него глаза — во взгляде у нее вдруг вспыхнул какой-то жутковатый огонек, как у заговорщицы.
— А давайте-ка их лучше разобьем! — сказала она.
— Нет! — сказал отец со всем отчаянием, на какое только был способен.
— Нет-нет, так будет лучше! Расколотить их! Расколотить весь Саутгемптон! И Слайго! И вас! Вот я сейчас как подниму их, Джо, да как грохну об пол — вот так! — тут мать и впрямь подняла часы и действительно швырнула их на тонкий и влажный пласт бетона, служивший у нас полом. — Вот так вот — и ничего больше не болит, никто никому не должен, никто ничего не терял!
Часы разлетелись по полу фарфоровыми осколками, закрутилась какая-то шестеренка, и тут в первый и в последний раз в нашем доме раздался торонтский бой часов из «Ансонии».
