— Дэниел?
— Его отец, — напоминает мама. — Серьёзно, Хлоя, где твоя голова в последнее время?
Ошеломлённая своим ляпом, я ничего не говорю. Блейк тоже замечает это, потому что я вижу, как тонкая пленка грусти отходит от его лица, открывая первое выражение, которому я поверила в этот вечер.
Подозрение.
Глава 14
На этот раз я колочу в дверь. Это не деликатный стук. Не скромное топтание на приветственном коврике или там, где был бы приветственный коврик, будь это место хоть немного приветственным. Я просто переполнена самой гнусной ложью, которую когда-либо говорила родителям. Чтобы быть здесь в одиннадцать вечера, я сказала им, что иду на школьную вечеринку, и теперь моё терпение действительно на исходе.
Я как раз собираюсь прокричать имя Адама или бросить камень в окно, когда дверь резко открывается, и в проёме появляется старая женщина. Чёрт.
На ней надета рубашка в цветочек, которую не стирали уже целую вечность. Жидкие белые волосы неаккуратно свисают по сторонам широкого морщинистого лица. Эта женщина не имеет ни одной общей черты с Адамом. Начиная от водянистых зелёных глаз до белой, почти просвечивающей кожи, она совершенная противоположность Адаму, имеющему резкие черты и пронзительные глаза.
Ко мне наконец возвращается голос.
— Простите, что побеспокоила вас.
Она ничего не отвечает, просто смотрит на меня, будто понятия не имеет, что мне нужно. Или не понимает ни единого слова из того, что я говорю. Что вполне вероятно, если исходящий от неё запах выпивки — признак того, как она провела вечер.
— Адам дома?
Он появляется в поле зрения, натягивая рубашку. Краем глаза я вижу кусочек золотистой кожи над джинсами и усилием воли поднимаю глаза к его лицу. Его волосы ещё влажные после душа, он стоит босиком на ковре.
— Я разберусь с этим, ба, — говорит он.
— Глория? — спрашивает она, смотря на Адама намного более мило, чем на меня.
— Нет, ба, это я. Адам.
— Адам, — бормочет она, прикасаясь к его руке.
— Да. — Он мягко разворачивает её обратно в дом. — Тебе нужно вернуться. Сейчас холодно.
Её лицо морщится, черты сминаются, и она выглядит как бесцветная виноградина.
— Сукин сын! Сукин сын!
У меня отваливается челюсть от её внезапной враждебности. Крики переходят в надсадный кашель, а потом она уходит прочь, ковыляя по дому и продолжая ругаться. Адам какое-то время смотрит на неё, потом поворачивается ко мне. Он абсолютно спокоен.
А я, должно быть, выгляжу отчаянно, потому что он поднимает руку и снимает свою куртку с крючка возле двери. Задерживаю взгляд на его босых ногах, обутых в наполовину зашнурованные кеды. Он выходит ко мне, его дыхание вырывается клубами пара в темноте.
