– Братство – да, – осклабился Карп, потеряв интерес к парню. – Друг за друга чужаку башку проломим. Так и у иженевров, поди, так, али нет?
Циммер проглотил сомнительное утверждение, лишь бы не сбивать с мысли Карпа. Уж очень забавно стервец умеет рассуждать…
– А равенство… Так мы ж от рожденья разной масти, али не так? И не то, что ты в Франкхерте родился, а я в Переплясово, а по-другому. Не так?
Молодой человек ждал продолжения, но собеседник сбился с серьезного тона и решил объяснять на примере, стараясь для лучшего понимания говорить более-менее грамотно:
– Гляди, я нищий, зовусь бакшаком, люди спрашивают у меня совета и слушают, коль скажу, а есть ишшо «колуны» и «иерусалимцы». Колуны дают мзду в деревенской церкви, получают сборную книжку и таскаются по Руси-матушке, за милостыней. Воротясь, церкви отдают рублей сто, остальное – свое. Всего и делов-то! Дурак сможет! В Сарайках и Инсарске цельные деревени поголовно таким промышляют.
– А иерусалимцы? – спросил интересующийся нищенской иерархией инженер.
– Шельмы они, – просто ответил Карп, но все-таки решил пояснить. – Отщепляют от угла дома щепочку и вопят, что ходили в Иерусалим, взяли щепу от Гроба Господня…
Тут Карпа перебили…
– А я знал-на, что у них тиликон[32]?! – громогласно оправдывался здоровяк Спиридончик. – Аще фраер-на с присталетом[33] попёр, кукукнулся, бля!
Пока Павел глядел на вора, Карп вновь приступил к малахольному парню, который с идиотским видом принялся грызть сухарь.
– Эх ты, солоха[34]! – Куды тебе буквы-то читать?! Не-е-е, ты, Тараска – человек конченый, не выйдет из тебя вора!
– Чевой-то? – возмутился парень.
– На кой тебе сдалася хозяйская газета, коль ты грамоте не обученный?! – злобно прошипел Карп. – Благодетель весь дом таперича перевернёт, из людей душу вынет и кровь выпьет. За такую подставу разве ж тебя люди пожалуют? Ни в жисть! Спину сломают, ей-ей! А со сломанной спиной много не наворуешь… Подь, положь газету, где лежала, дурень!
Когда Тарас исчез, Карп совсем другим тоном обратился к Циммеру:
– Павлуша, ты это… Мы тут вечерять надыбали, не погнушайся с нами присесть – чай, не чужой человек…
Как откажешь в столь простой и трогательной просьбе? Павел Андреевич согласился, только тайком подозвал воротившегося Антипку и, выдав два пятака, отправил за провизией.
Вскоре поставили стол, и тотчас на нём воцарилась четверть водки, а в подданство к ней – в изобилии – немудрёные яства.
Разговоры за столом пошли соответствующие:
