— Мне жаль, Лиз, но ты ошибаешься. Я не люблю американцев и государственные школы. Я не люблю военные парады и людей, играющих в солдатики. — И без улыбки добавил:
— А еще я не люблю разговоры о смысле жизни.
— Но, Алек, тем самым ты говоришь, что…
— И должен добавить, — перебил ее Лимас, — что не люблю людей, которые объясняют мне, что мне следует думать.
Она почувствовала, что он готов рассердиться, но ее уже понесло.
— Это потому, что ты не хочешь задумываться, ты просто не решаешься! У тебя в душе какой-то яд, какая-то ненависть. Ты фанатик, Алек, я знаю, что ты фанатик, но не понимаю, в чем смысл твоего фанатизма. Ты фанатик, не желающий проповедовать свою веру, а такие люди всегда опасны. Ты похож на человека, принесшего обет отмщения… или чего-то в таком роде.
Карие глаза смотрели на нее, не отрываясь. Когда он заговорил, ее испугала угроза, прозвучавшая в его голосе.
— На твоем месте, — грубо отрезал он, — я бы не лез в чужие дела.
И вдруг улыбнулся нахальной ирландской улыбкой. Так он еще не улыбался ни разу, и Лиз поняла, что он работает на обаяние.
— А во что верит крошка Лиз?
— Меня так просто не купишь, Алек, — отрезала она.
Позже, тем же вечером, они снова вернулись к этой теме, причем разговор завел Лимас. Он спросил, религиозна ли она.
— Ты меня неправильно понял, Алек, — ответила Лиз. — Совершенно неправильно. В Бога я не верю.
— А во что же ты веришь?
— В историю.
Он с изумлением поглядел на нее и расхохотался.
— Ох, нет! Ох, Лиз! Ты случайно не из этих вонючих коммунистов?
Покраснев, как девочка, она кивнула, рассерженная его смехом и в то же время обрадованная тем, что ему и на это наплевать.
В ту ночь она оставила его у себя, и они стали любовниками. Он ушел от нее в пять утра. Лиз ничего не могла понять: она была так горда собой, а он казался пристыженным.
Выйдя от нее, он пошел пустынной улицей в сторону парка. Было туманно. Чуть дальше — метрах в двадцати — двадцати пяти, — опершись об ограду, стоял человек в плаще, приземистый, пожалуй, даже толстый. Его фигура смутно вырисовывалась в тумане. Когда Лимас подошел ближе, пелена, казалось, стала еще гуще, скрыв фигуру из виду, а когда туман рассеялся, человек исчез.
