— Что ты имеешь в виду? — спросил Калифрики.— Говори!
— То, что я похитил у Старца, живущего на Горе,— эликсир жизни — он ее оживит.
— Где он?
— Я тебе скажу, только обещай, что не убьешь меня.
Калифрики отвернулся в сторону так, чтобы Киф не заметил его ухмылки.
— Прекрасно,— ответил он.— Даю слово. Где он?
— Спрятан среди золотых и серебряных плодов в чаше на столе за дальней дверью.
Калифрики прошел через всю комнату и осмотрел чашу.
— Да,— наконец произнес он, доставая бутылочку.
Он вынул пробку и понюхал ее. Закрыв пальцем горлышко бутылочки, он перевернул ее вверх дном и снова вернул в обычное положение. Затем слизнул ту единственную каплю, которая осталась на подушечке пальца.
— Ни запаха, ни вкуса,— заметил он,— и я ничего не чувствую. Ты уверен, что это не обман?
— Не трать это попусту, глупец! Нужна всего одна капля!
— Прекрасно! Но лучше бы ты сказал правду.
Калифрики вернулся к телу Йолары и, склонившись к ней, взял ее за подбородок, чтобы приоткрыть ей рот. Потом точно так же извлек из склянки еще одну каплю и нанес ей на язык.
Мгновения спустя она глубоко вздохнула. Вслед за тем дрогнули веки и открылись глаза.
— Что случилось? — спросила она.
— Все позади,— сказал он, поднимая и поддерживая ее.— Мы живы, и моя работа выполнена.
— Что за работа? — пытливо спросила она.
— Отыскать склянку,— пояснил он,— и принести голову этого ворюги.
Медная голова обезьяны взвыла.
— Ты провел меня! — вопила она.
— Ты сам себя одурачил,— ответил он, затыкая бутылочку пробкой, кладя ее в карман и помогая Йоларе подняться на ноги.
— Теперь ты здесь хозяйка,— сказал он ей.— Если тебе слишком тяжело вспоминать о прошлом, пойдем со мной, и я постараюсь, чтобы ты узнала более счастливые дни.
И вот, ведя ее Долиной Застывшего Времени, Калифрики остановился в том самом месте, что могло быть мозаикой, живописным пейзажем, картой. Он сжал руку Йолары и жестом показал ей на удивительный вид, открывающийся впереди.
Она улыбнулась и кивнула. В ту же минуту голова Кифа, которую Калифрики держал в левой руке, разинула пасть и, изловчившись, куснула его. В другом месте он наверняка выругался бы, но только не здесь, где нет слов (ни музыки, ни ветра). И тогда, поднеся укушенную руку ко рту, он не удержал медную голову, которая, упав, покатилась прочь. Голова Кифа упала в расщелину между скал, где проделала немалый путь, громыхая по склону, прежде чем замерла в зыбком равновесии на каменном уступе, скрытая от глаз густой тенью. Сколько ни искал ее Калифрики, так и не нашел; пришлось ему довольствоваться лишь половиной обещанной платы — сурового Старца из Аламута не проведешь. Все же вознаграждение было довольно значительным, и он пустился с Йоларой в удивительное странствие: в Византию, Венецию, Китай — но это уж совсем другая история. Тем временем, распутывая повороты судьбы, Киф взял да и спятил, а когда раскрыл пасть, чтобы исторгнуть крик,— пусть там и не место для крика (ни музыки, ни ветра),— его медная голова рухнула вниз с каменного выступа в скалах и кувырком скатилась по склонам — на узкую улочку на окраине Оксфорда, где ее и нашел францисканец по имени Роджер Бэкон. Но и это совсем другая история. Нить жизни всегда появляется из ниоткуда и уходит в никуда. И странствует она где угодно, и нет ей конца.
