Лена промолчала, думая о Максиме. Оказывается, не свободен её спаситель. И что это она себе возомнила?! Впервые почувствовала к мужчине какую-то тягу, незнакомую до сих пор. Конечно, дружила в одиннадцатом классе с Серёжкой, провожал её после дискотек, даже целовались несколько раз. Но никакого чувства она не испытывала, кроме, конечно, дружеского, и целоваться было совсем неинтересно и невкусно. После окончания школы они перестали встречаться. Серёжка видел, что Лена всё больше отдаляется: поступила на работу, появились новые знакомые и другие интересы. И он не стал надоедать, потом собрался в армию. Лена из вежливости явилась на вокзал проводить. На прощание Сергей попросил разрешения писать ей письма, зная заранее, что ответа не дождётся.
На работе молодые люди оказывали Лене знаки внимания, но она была со всеми холодна, любовные интрижки её не волновали.
Встреча с Максимом всколыхнула её душу, занимала мысли.
— Лена! Слышишь? А тебе продолжение снилось? — долетел до неё голос соседки. — Может, расскажешь?
— Да! — откликнулась она. — А на чём я остановилась?
— Вроде к своей бабушке собиралась сходить, подлечиться, ещё говорила, что она у тебя ведьма.
— Не ведьма, а ведунья, — поправила Лена.
Соседка не поняла разницы, но спорить не захотела:
— Ну, так что там дальше?!
И Лена начала рассказ, как бабка Манефа лечила её, как освободила от беременности, как утром, когда бабки не было дома, явился свёкор и потащил её за волосы домой, как напали на них всадники, срубили голову ненавистному Минаю и похитили её, взвалив на лошадь.
— Очнулась я в клети на соломе со связанными руками и ногами, рядом корова мычит, за стеной чужие грубые голоса, ржание коней. Слышу, вроде уезжать собираются. Думаю, может, забудут обо мне. Так нет! Вошёл молодой мужик огромного роста с длинными русыми волосами и красным шнурком вокруг головы, посмотрел на меня, ухмыльнулся плотоядно, взвалил на плечи и вынес на воздух, как молодую овечку.
Вижу — двор соседей моей матери, посреди три телеги. На них снопы ржи, свежие туши овец, бочки мёда, холсты, кухонная утварь, и к одной привязана корова. Меня свалили на холсты, снопами обложили, чтоб на землю не упала. Лежу и смотрю: гладкие кони чужое сено жуют, чужие мужики — их больше десяти — в хороших расшитых рубахах (в таких в деревне не ходят), с мечами на боку. Ещё четверо чужаков во двор сгоняют моих односельчан, среди них мать и братья, свекровь и Васёна, а Варнавы нет.
