Итак, князь повел себя как христианин. Одновременно он шел против глубоко укоренившегося обычая. В сложившихся обстоятельствах ему требовалась недюжинная отвага.
В этой «сказочной» истории есть и другая христианская изнанка: негоже быть мужчине одному. Один, сам по себе, он ущербен, болен. Следует ему встретить женщину, чтобы они «прилепились друг к другу» и были «едина плоть». Мудра женщина, не ищущая богатства, но ищущая брака, не умен мужчина, вместо брака и любви предлагающий деньги. Брак в «Повести…» показан как средство исцеления, а струпья, разъедающие тело князя Петра, — символ соблазнов, грызущих душу мужчины, который избегает брака. Конечно, автор не пишет об этом прямо, он строит утонченный художественный образ, передавая всю грязь душевной скверны через изображение скверны телесной.
Впрочем, разговор о символах и тайных смыслах «Повести…» пойдет ниже. Поэтому сейчас мы не станем углубляться в них, уходя в сторону от сюжета.
Итак, чета новобрачных прибыла в Муром. Покуда Петр должен был подчиняться старшему брату, правителю Муромского княжества, он мог вести спокойную жизнь. Младшие братья в небольших княжествах либо получали совсем уж незначительные уделы, либо оставались при дворе старших братьев советниками, помощниками или же просто частными лицами, коих если и зовут на совет, то всё же не очень-то допускают к делам большой политики, войнам, судебной работе. Думается, Петра устраивала скромная роль на втором плане, поскольку «Повесть…» говорит о нем с супругой: «Начали жить благочестиво, ни в чем не преступая Божии заповеди». Не полки водить, не вести переговоры, не выполнять какие-то державные поручения Павла, а просто «жить благочестиво», то есть в Боге и… тихо[5].
С такой-то женой если и захочешь совершить нечто великое, то поостережешься ввязываться: само ее существование непременно вызовет конфликты с боярами и старшей дружиной. Но тихая жизнь частного или почти что частного лица могла сберечь от столкновений.
Весь покой Петра испарился, когда скончался его брат. Как видно, Павел не имел наследников, коим мог передать княжение, и оно досталось Петру. Вот тогда-то и начались проблемы.
«Повесть…» говорит: бояре, «по наущению жен своих», не любили княгиню Февронию, потому что стала она княгиней «не по происхождению своему». Бог «прославил ее ради доброго ее жития» — и это, разумеется, приводило в ярость боярынь Мурома: им ведь придется во всем повиноваться Февронии как княгине, а значит, старшей среди женщин княжества.
