– Что «это»?
Несколько секунд она молча смотрит на него, потом с выражением ужаса на лице опускает глаза.
– А все потому, что Он хочет, чтобы мы были несчастны.
Спрятав лицо в ладони, Лула безудержно рыдает.
Рассказчик
Вино внутри, а тут напоминает мускус
О близких, теплых, зрелых и округлых – разве
Что несъедобных фактах… А она все плачет…
Доктор Пул обнимает девушку; она рыдает у него на плече, а он гладит ее волосы с нежностью нормального мужчины, каким мгновенно стал наш ботаник.
– Не плачь, – шепчет он, – не плачь. Все будет хорошо. Я буду с тобой. Я не позволю ничего с тобой сделать.
Постепенно она дает себя утешить. Рыдания становятся не такими отчаянными и мало-помалу стихают. Лула поднимает глаза; несмотря на слезы, ее улыбка настолько недвусмысленна, что всякий на месте доктора Пула незамедлительно воспользовался бы таким приглашением. Он колеблется, и, по мере того как проходят секунды, выражение ее лица меняется, она опускает ресницы, уже стыдясь признания, которое вдруг показалось ей слишком откровенным, и отворачивается.
– Извини, – шепчет она и принимается смахивать слезы грязными, словно у ребенка, костяшками пальцев.
Доктор Пул достает платок и ласково вытирает ей глаза.
– Ты такой милый, – говорит она. – Совсем не похож на здешних мужчин.
Она снова улыбается ему. На щеках у нее, словно пара очаровательных зверьков, выбирающихся из норки, появляются ямочки.
Доктор Пул – настолько порывисто, что даже не успевает удивиться своему поступку, – берет в ладони лицо девушки и целует ее в губы.
Несколько секунд Лула сопротивляется, но потом сдается до такой степени безоговорочно, что ее капитуляция выглядит гораздо более решительной, нежели его штурм.
На звуковой дорожке «Хочу детумесценции» переходит в «Liebestod»[16] из «Тристана».
Внезапно Лула вздрагивает и словно коченеет. Оттолкнув доктора Пула, она бросает на него дикий взгляд, затем отворачивается и смотрит через плечо с выражением вины и ужаса.
– Лула!
Он пробует привлечь ее к себе, но она вырывается и убегает по узкой тропинке.
«Нет-нет, нет-нет, нет-нет…»
Наплыв: угол Пятой улицы и Першинг-сквер. Как и прежде, Першинг-сквер – основа и средоточие культурной жизни города. Из неглубокого колодца перед зданием филармонии две женщины достают бурдюками воду и переливают ее в глиняные кувшины, которые уносят другие женщины. На перекладине, перекинутой между двумя ржавыми фонарными столбами, висит туша только что забитого быка. Рядом в туче мух стоит мужчина и ножом вычищает внутренности.
