Слегка опоздав, являюсь со своей желтой звездой на пункт освидетельствования и вижу строй шестнадцатилетних парней. Прохожу мимо прямо к пожилому капитану, который испуганно отшатывается от меня, когда я протягиваю ему свою повестку. Растерявшись, он сначала отчитывает меня за опоздание, затем изучает мой паспорт, отмеченный буквой «J», и спрашивает, как меня зовут. Я громко говорю: «Михаэль Исраэль Вик». После чего он, словно не заметив звезды, направляет меня в одно из построившихся отделений.
И вот я, еврей с желтой звездой, стою плечом к плечу с членами Гитлерюгенда, которым предстоит занять места погибших на фронте. На меня удивленно смотрят. Некоторые перешептываются. Но воспитанные в беспрекословном подчинении юноши и, тем более, работающие здесь офицеры действуют исключительно в соответствии с указаниями начальства. Раз я получил повестку, значит должен пройти освидетельствование. После бесконечного ожидания я, как и другие, раздеваюсь и начинаю переходить из кабинета в кабинет. Здесь проверяют зрение, там — слух, сердце и легкие, измеряют рост и вес. Затем один из врачей неожиданно посылает меня в смежную комнату и так организует поток обследуемых, чтобы на короткое время я остался один. В следующий момент заходят три врача в белых халатах, приветливо пожимают мне руку и расспрашивают о работе и самочувствии. Они заверяют меня, что питают отвращение к существующим порядкам, и призывают «держаться». После чего они быстро расходятся по своим местам, открывают двери и выпускают меня к остальным.
Нагишом я выхожу к полукруглому столу, за которым сидят врачи и офицеры. Здесь я должен, как и все остальные, стоять навытяжку, поворачиваться и наклоняться. Однако меня, в отличие от всех остальных, не спрашивают: «Кем хотите стать? Какой род войск предпочитаете?» и т. п. За столом растерянно шепчутся, я чувствую их беспомощность. Но, в конце концов, они не партийная инстанция и должны всего-навсего освидетельствовать призывников. В заключение я, как все остальные, получаю военный билет, однако с пометой: «В резерве, к службе не годен». После чего меня отпускают.
Только тот, кто хоть сколько-нибудь знаком с обстановкой тех лет, может оценить абсурдность этой истории: как если бы в группу кандидатов в небесное воинство затесался дьявол во плоти. Когда ошибка выяснилась, военный билет мне пришлось сдать. А я уже подумывал о переходе на нелегальное положение и надеялся воспользоваться для этого военным билетом. Какая наивность! Всякому военнообязанному, если он не находился на фронте, полагалось иметь огромное количество справок. Дезертирство предотвращали всеми силами, и ко времени, когда крах был уже неизбежен, у Северного вокзала установили виселицы, на которых пойманных и казненных дезертиров оставляли часами висеть для устрашения — с картонными табличками на груди: «Мне пришлось умереть, потому что я трус».
