Как многословна эта умозрительная конструкция, опирающаяся на такие шаткие и нигде внятно не разъясненные понятия, как «морально полноценные» и «морально неполноценные» или «асоциальные элементы». Понятия, с помощью которых в условиях жестокой диктатуры оправдывались действия бессовестных убийц. К тому же Лоренц представляет дело так, будто можно говорить о какой-то расовой однородности того или иного европейского народа, и при этом делит людей на «красивых» и «хороших» и на их антиподов — «безобразных» и «плохих». Раз за разом он настаивает на необходимости «выбраковки» и, чтобы придать своим словам больше веса, рисует пугающую картину пораженного раковыми клетками организма. А для тех, кому интересно, как распознают нечужеродные раковые клетки, т. е. «асоциальные элементы», у Лоренца наготове замечательная для ученого фраза: «Хороший человек нутром чувствует, когда он имеет дело с негодяем». Отбором же и «выбраковкой» должны заниматься «лучшие». Лоренц считает излишним уточнять, кого он имеет в виду, поскольку в третьем рейхе это было общеизвестно.
Но в 1940 году Лоренц должен был понимать, к чему призывает. Он недвусмысленно одобрял проводившуюся расовую политику, но требовал «более решительной, чем существующая ныне, выбраковки морально неполноценных». Кроме того, символическая убедительность руин кенигсбергской синагоги не могла остаться незамеченной кенигсбергским профессором психологии. В городе каждый ребенок знал, что расовая политика, столь ценимая Лоренцем, была направлена против евреев, цыган, негров, славян, врагов народа (инакомыслящих), инвалидов и асоциальных лиц.
Неоднократно предпринимались попытки выяснить, как это могло получиться, что тысячи так называемых нормальных людей позволили сделать себя соучастниками методических массовых убийств. Поиски ответа на этот вопрос должны были бы вывести на статьи, подобные упомянутой. С помощью запугиваний «раковой опухолью» и удалось в конце концов повсеместно заглушить голос совести и оправдать совершенно невероятные действия. Для меня остается непонятным, почему тех, кто призывал к преступлениям, впоследствии не только не тронули, не только не привлекли к судебной ответственности, но и удостоили высших почестей, тогда как те, кого они совратили, были казнены или попали в заключение. Неужели желание, требование и обоснование необходимости «выбраковки» настолько невиннее, чем ее осуществление? Этим вопросом я задавался еще до того, как жители Вены сделали нобелевского лауреата Лоренца почетным гражданином.
