— А что будет завтра? — спросил Пафф.
— Я же говорил, вчера вечером я был у Нэла Шэффера. Мы с Нэлом хорошие друзья, но вообще-то он больше крутится с теми, кто ближе к Горфинклю, вроде Билла Джейкобса и Хайми Штерна. Из того, что обронил Нэл, у меня создалось впечатление, что Горфинкль собирается объявить завтра новые составы комитетов, и некоторые из его назначений могут показаться не очень справедливыми и нам, и большинству в конгрегации.
— Например? — спросил Эдельштейн.
— Прежде всего, назначение Роджера Эпштейна председателем ритуального комитета, — сказал Каллен.
— Он не посмеет! — сказал Эдельштейн.
— Почему не посмеет? Это его лучший друг. Эти две семьи так близки, что…
— Но ритуальный комитет… Человек не знает ни слова на иврите. Если бы рабби не объявлял страницу, он не знал бы, какую молитву читать следующей. Он ни разу не был в храме, пока не приехал сюда. Его родители были левыми, атеистами. А жена — христианка.
— Перейдя в нашу веру, она стала еврейкой, — напомнил ему Пафф. — Это закон. Но эту тему нам лучше не трогать. Если Горфинкль назначит Эпштейна, это несправедливо, прежде всего, по отношению к конгрегации. И я говорю это не потому, что именно меня он собирается заменить.
— Хорошо, — сказал Аронс, — значит, как только он объявит об этом, мы устроим хипеш.
— Нет, — решительно сказал Пафф. — У меня есть идея. Когда на завтрашнем заседании Горфинкль объявит свои кандидатуры, мы не скажем ни единого слова. Будем сидеть и молчать.
Все посмотрели на него.
— И что толку?
— Доверьтесь мне. Говорю вам, у меня появилась идея. Извините, мальчики, я не могу вам сейчас ее выложить. Завтра просто следите за тем, что происходит, и делайте, как я. Я ничего не говорю — и вы молчите. — Он обвел взглядом стол. — Я вас когда-нибудь подводил?
— Но почему ритуальный комитет? — спросил Роджер Эпштейн.
По крайней мере раз в неделю, обычно по вечерам в субботу, Горфинкли встречались со своими добрыми друзьями Эпштейнами. Вместе ходили в кино, проводили вечер за бриджем или просто беседовали, как и сегодня. Эпштейн заговорил только после того, как женщины ушли на кухню.
— А в чем проблема, Роджер?
— Ты же знаешь, какой из меня верующий. А если рабби будет против?
Горфинкль усмехнулся.
— Интересно, как это у него получится, если на завтрашнем заседании его не будет?
Невысокий и пухлый Эпштейн уже начал лысеть, но спереди еще был пучок волос, который он обычно дергал, когда волновался. Сейчас он дернул его.
