Сгоряча, я назвала его самым большим эгоистом в мире, на что он резко подбежал ко мне и замахнулся кулаком. Я испугалась. Думаю, он все прочитал по моему лицу, быть может, именно страх в моих глазах заставил его остановиться. Но в тот момент я спросила себя: «Сейчас он по какой-то причине сдержался, а что будет завтра?». Мне срочно нужен был воздух. Я начала обуваться, как вдруг он очень грубо и стремительно принялся выталкивать меня из квартиры, из «нашей» с ним квартиры! Я упорно сопротивлялась, желая уйти по собственной воли, а не так унизительно, как он мне организовывал. Он теребил меня, и я в надежде избавиться от его агрессивных прикосновений инстинктивно отмахнулась от него ногой, на что он обдуманно ответил тем же, ударяя меня по коленям. Ошарашенная данной низостью, я попросила его исчезнуть из моей жизни раз и навсегда. Захватив ключи, я вышла в подъезд, на эмоциях, скорее всего даже не осознавая, что говорю, я произнесла какие-то оскорбления, точные формулировки которых уже не помню. Но уйти далеко я не успела. В пролете между вторым и третьим этажами я почувствовала, как он схватил меня сзади за волосы и принялся тащить меня по кругу, должно быть, решая в какую конкретно стенку меня швырнуть. К счастью, толчок был слабым, и я не ударилась, а всего лишь прикоснулась щекой к холодному цементу. Огрызнувшись в последний раз фразой «Лечись, полу-мужчина!», я направилась вниз, но, сделав пару шагов, я услышала, как он бежит за мной. У меня не возникло сомнений в том, что если он догонит меня, на этот раз одними волосами я явно не отделаюсь.
Выскочив из подъезда, я еще долго бежала, опасаясь оглядываться. Ту ночь я провела на вокзале. Не сомкнув глаз, я наблюдала за тем, как, волнительно таща за собой тяжелые чемоданы, отбывали пассажиры, а на неудобных деревянных лавочках мостились бомжи. Мне стало себя жалко. Ненавижу это чувство!
На следующий день пока он был на работе, я быстро собрала все вещи и уехала. Я вернулась в свой родной город к родителям. Устроилась на хлебозавод. Потихоньку осваиваюсь. Поначалу мне было очень тяжело без него. Я плакала по любому поводу. Вплоть до того, что у нас в соседнем доме живет мужчина, ему уже около пятидесяти лет. Но еще в глубоком детстве с ним случилась беда — он упал с велосипеда и с тех пор все, что он может делать это прогуливаться вокруг детской площадки и кататься на качели. Его отсталость сделала его абсолютно неприспособленным. Он живет с мамой, и я понятие не имею, что с ним будет, когда ее не станет. Сколько я себя помню, Юра всегда был таким, отрешенным с несвязной речью дикарем. Конечно, картина взрослого мужчины, который ведет себя как несмышленый трехлетний ребенок, удручающая. Но я-то видела ее ни раз. Она для меня ненова. Однако по приезду домой, сидя как-то у окна, я заметила Юру, все также как и двадцать лет назад катающегося на качели, и я залилась горькими слезами. Господи, ну почему жизнь такая не справедливая! В тот день Юра был не единственным поводом, по которому я рыдала. Мне удавалось находить печаль во всем: в газетах, фильмах, спортивных передачах, скудном личном гардеробе и даже в отсутствии соли на ужин. Я выплакалась за каждый прожитый свой день.
