Господи, да что же там происходит?!
А сердце не просто глухо стучит, словно просясь на волю, оно рвется следом за террористами. Меня почему-то захлестывает черная тоска, будто произошло что-то непоправимое. Такое состояние было, когда я застрелила Джона…
На полу, похоже, лежу только я, остальные сбились в кучу, дамы визжат, кто-то беспрестанно повторяет: «Боже мой! Боже мой!» Я не успеваю даже повернуть голову в сторону разбитых окон, ее придавливает к полу чье-то колено и следует команда:
– Руки!
Возвращая руку за голову, хриплю:
– Свои. Мои документы в кармане…
Без малейших признаков вежливости меня рывком поднимают на ноги, не позволяя опустить руки. Я киваю на выходную дверь:
– Они там. С заложниками…
– Разберемся, – обещает сержант, изучая мои документы.
У стены в кресле сидит бледная как снег королева, держась за сердце, рядом несколько человек хлопочут над премьером. Раненому русскому перевязывают плечо, а он пытается закурить, хотя курить в Букингемском дворце запрещено. Индийский посол высыпает из коробочки на ладонь какие-то лекарства, руки заметно дрожат. И только Элизабет Форсайт невозмутима, словно не побывала только что на прицеле.
Я ловлю себя на том, что руки дрожат и у меня, тем более, их приходится держать за головой.
– Изучили? – спросила я у констебля с моими документами.
Тот усмехается:
– А… Агентство… Где вы были…
Договорить не успевает, вопрос окончательно выводит меня из себя, я шиплю ему в лицо:
– Это где вы были, когда здесь шла стрельба?!
Руки я опускаю, мой наскок слегка смущает сержанта, но он советует:
– Полегче, мэм.
– Не мэм, а спецагент Джейн Макгрегори!
Мне уже наплевать на их реакцию, наклоняюсь над рыжей сволочью, убеждаюсь, что его открытые глаза неподвижны, и берусь за черную сумку, в ручку которой намертво вцепились его сведенные предсмертной судорогой пальцы. На глазах у охраны вынимаю корону и следом за ней скипетр. Сержант больше не спорит, он осторожно принимает драгоценную ношу и зачем-то возвращает на места в разоренных витринах.
Третья витрина пуста. «Тадж-Махал» налетчики унести все же сумели.
Снова накатывает черная тоска, будто я сделала все, что смогла, но ничего не получилось. Мне плохо из-за напряжения, перегрузок, неудачи. Налет на Букингемский дворец слишком большая нагрузка для моего «чужого» сердца, оно не привыкло к перестрелкам и смертельной опасности.
Из коридора в выходную дверь за ноги затаскивают лжеоператора, которого я ранила в ногу. За ним тянется кровавый след. Я слышу, как охранник говорит:
