— Да он попросту нахал! — воскликнул я.
— Нет, Лайонель, пет! Ты совершено не прав. Если бы ты только мог его выслушать, как он прелестно обо всем этом говорит, с какой неподдельной искренностью. Сразу видно, что он чувствует то, что говорит.
— Повторяю, Глэдис, он же нахал!
— Нельзя же быть таким глупым, Лайонель. И потом, дай мне закончить. Первое, что я ему тогда сказала, что мой муж (который тогда еще был жив) ни за что на это не согласится.
«А ваш муж и не должен об этом знать, — отвечал он. — Стоит ли волновать его? Никто не знает моего секрета, кроме тех женщин, которых я рисовал».
Я еще посопротивлялась немного, и потом, помнится, он сказал: «Моя дорогая леди Понсонби, в этом нет ничего безнравственного. Искусство безнравственно лишь тогда, когда им занимаются дилетанты. То же — в медицине. Вы ведь не станете возражать, если вам придется раздеться в присутствии врача?»
Я сказала ему, что стану, если я пришла к нему с жалобой на боль. в ухе. Это его рассмешило. Однако он продолжал убеждать меня, и, должна сказать, его доводы были весьма убедительны, поэтому спустя какое-то время я сдалась. Вот и все. Итак, Лайонель, дорогой, теперь ты знаешь мой секрет. Она поднялась и отправилась за очередной порцией бренди.
— Глэдис, это все правда?
— Разумеется, правда.
— Ты хочешь сказать, что он всех так рисует?
— Да. И весь юмор состоит в том, что мужья об этом ничего не знают. Они видят лишь замечательный портрет своей жены, полностью одетой. Конечно же, нет ничего плохого в том, что тебя рисуют обнаженной; художники все время это делают. Однако наши глупые мужья почему-то против этого.
— Ну и наглый же он парень!
— Думаю, он гений.
— Клянусь, он украл эту идею у Гойи.
— Чушь, Лайонель.
— Ну разумеется, это так. Однако вот что скажи мне, Глэдис. Ты что-нибудь знала о… об этих своеобразных приемах Ройдена, прежде чем отправиться к нему?
Когда я задал ей этот вопрос, она как раз наливала себе бренди; поколебавшись, она повернула голову в мою сторону, улыбнулась мне своей шелковистой улыбочкой, раздвинув уголки рта.
— Черт тебя побери, Лайонель, — сказала она. — Ты дьявольски умен. От тебя ничего не скроешь.
— Так, значит, знала?
— Конечно. Мне сказала об этом Гермиона Гэрдл-стоун.
— Так я и думал!
— II все равно в этом нет ничего дурного.
— Ничего, — согласился я. — Абсолютно ничего. Теперь мне все было совершенно ясно. Этот Ройден и вправду нахал и к тому же проделывает самые гнусные психологические фокусы. Ему отлично известно, что в городе имеется целая группа богатых, ничем не запятых женщин, которые встают с постели в полдень и проводят остаток дня, пытаясь развеять тоску, — играют в бридж, канасту, ходят по магазинам, пока но наступит час пить коктейли. Больше всего они мечтают о каком-нибудь небольшом приключении, о чем-нибудь необычном, и чем это обойдется им дороже, тем лучше. Понятно, новость о том, что можно развлечься таким вот образом, распространяется среди них подобно вспышке эпидемии. Я живо представил себе Гермиону Гэрдлстоун за карточным столиком, рассказывающую им об этом:
