Но в определенные моменты одни из них довлеют над другими. Именно тогда человек совершает поступки, классифицируемые как антисоциальные, поскольку узы дисциплины, долга, морали, этики оказываются вдруг порванными... И, увидев человека, который давно стал страшным мифом Европы, я понял, что не Бестлер и не его окружение держали меня в музее, а этот нацист, хотя он, наверное, никогда и не слышал о моем существовании.
Был ли это Борман?
Поручиться не могу. Я видел его минуту, от силы - две, а потом заросли скрыли всю группу. Но кто бы ни был этот человек, опасность исходила от него, и обсерватория, наверное, совсем не случайно носила свое название - "Сумерки"...
Цель
Ночью за мной пришли.
Они даже не постучались. Вошли в комнату, зажгли свет, заставили меня встать. Никого из них я не знал - здоровые парни, хорошо делающие свое дело и не вступающие в разговоры. Они долго водили меня по лестницам и переходам, ни разу не воспользовавшись подъемниками. По моим расчетам, вершина обсерватории должна была торчать над сельвой, как бетонная башня, но когда мы попали в один из верхних этажей, стекла галереи были все так же увиты лианами...
"Сумерки", - усмехнулся я.
Когда в голову стали уже приходить мысли о том, не выведут ли меня на открытую галерею, чтобы сбросить вниз, меня втолкнули в огромную комнату, загроможденную стеллажами с книгами и скульптурами. И в центре этого интеллектуального рая я увидел Нормана Бестлера, с самым сердечным видом поднявшегося мне навстречу.
- Неожиданно, правда? - он всегда любил такие эффекты.
Не ожидая приглашения, я сел. Это его не задело.
Он с любопытством осмотрел меня, потом взял со стола пачку газетных вырезок.
- Попробуйте догадаться, что это?
- Я устал от догадок.
- Быстро! - рассмеялся он. - Это вырезки ваших статей, Маркес. И знаете, могу сказать, кое-что из них запоминается. Немногое, правда, но это не ваша вина. Газета рассчитана на один день. Этого мало. Но газета рассчитана на миллионы. Это достаточная компенсация.
Он ни на секунду не спускал с меня глаз.
- Я не сразу узнал о вашем появлении, Маркес, отсюда и трагический случай с вашим водителем, оказавшимся нечистоплотным человеком, недостойным, позорящим нашу обсерваторию. Он хотел ограбить вас, но, как вы заметили, мы сумели принять меры. Может быть, вам они показались жестокими, но вы не можете отрицать - они правильны!
Теперь от его добродушия не осталось и следа. Он смотрел на меня прямо и резко, и тяжелые брови, как сельва, нависали над плоскогорьем его лба.
