– Ну-ну, – гладит меня по голове Танька. – Наплюй ты на это все. Ну, заработался мужик, устал – бывает. Что ты сразу самое плохое думаешь? Ну, командировки, так у кого их не бывает? А заколка – вообще смешно. Подвозил бабу какую-нибудь незнакомую, она и потеряла. Я сама знаешь сколько раз так в чужих тачках заколки теряла? И перчатки, и зажигалки…
– Так, может, это твоя? – смеюсь я. – Может, это с тобой мне муж изменяет?
– Ну конечно, – радостно кивает Танька. – Просто я тебе завидую, что у тебя семья полная, я ж сразу сказала. Ну, вот и гажу доступным способом, заколки там распихиваю по машине. Ты погоди, еще мои трусы скоро в бардачке найдешь!
На этом месте я уже не выдерживаю, начинаю хохотать так, что становится больно в животе. Танька еще подливает масла в огонь, изображая какой-то пьяный эротический танец перед висящей на стене фотографией Миши, закатывает глаза и подвывает:
– Мишель, отдайся мне, я вожделею!
В кухне воздух посинел от сигаретного дыма. Распахнув настежь окно, мы идем на балкон. По дороге я прихватываю из буфета бутылку виски – коньяк мы уже прикончили. Выходим. Я перегибаюсь через перила и жадно вдыхаю ночной воздух. Москва лежит внизу, притихшая и сумрачная. Высотные здания окутаны седой дымкой – где-то за городом горят торфяники, в воздухе едко пахнет дымом. Я почему-то вспоминаю вдруг, как много лет назад, зимой, перед Новым годом, мы с Мишей, Танькой и ее Андреем бежали по Арбату, терли покрасневшие от мороза носы и хохотали. И все витрины подмигивали нам цветными гирляндами, и нарядные елки весело блестели мишурой. Мы откусывали по очереди хрусткий свежий белый батон, выдирали его друг у друга из рук, смеялись. И Андрей повалился в сугроб и смешно дрыгал ногами, а Танька тянула его вверх за рукав куртки. И он тогда сгреб ее в охапку и тоже повалил, а мы с Мишкой обстреливали их снежками. А потом подошел милиционер, и нас всех чуть не загребли в отделение.
Мне становится до того горько и тоскливо, что я перевешиваюсь через перила все ниже и ниже. Как будто, если раскинуть руки как следует и ощутить кожей плотность воздуха, можно будет взлететь и, медленно кружась над шпилями, мостами и парками, улетать все выше и выше, дальше и дальше.
Танька дергает меня за воротник и тянет вниз, на пол.
– Свалишься еще, сумасшедшая! – бурчит она.
Я сажусь прямо на шершавый деревянный пол, а бутылку ставлю на детские санки.
– Стаканы забыли, – растерянно говорю я, потом пью прямо из горлышка.
