– Обещаю! – сдавленно проговорил Григорий. – Катька, неужто расстаемся мы? Как же все получилось-то так… Ох, голова ты моя бедовая. И отца так и не нашла настоящего…
Катя, сглотнув, сказала вдруг:
– Нашла, дядя Гриша, нашла! – Подалась к нему и обхватила тоненькими руками за шею.
Мать тискала ее, целовала, плакала, ругала, снова целовала. Как только им удалось наконец разобраться с милицией и остаться вдвоем в гостиничном номере в Днепропетровске, мать приступила с расспросами.
– Ты почему все мне не объяснила? Я бы приехала, я бы этому болвану надавала по шее, – твердила она.
– Я пыталась, – пожала плечами Катя.
– Ох, Катька, Катька, – вздыхала мать. – Выпороть бы тебя… И братца твоего заодно. Ну, ничего: я его наркологу сдала, пусть сделает из него человека.
– Пускай попробует, – хмыкнула Катя.
– А… Иван? – осторожно спросила мать. – Ты нашла его? Видела?
– Видела, – сумрачно кивнула Катя. – Лучше бы не видела…
– А я тебе что говорила? – с видом победителя вздернула подбородок мать. – Что, убедилась теперь, что больше матери никто тебя любить не будет?
Катя, не желая отвечать, коротко передернула плечами и с хрустом откусила яблоко.
В тот же вечер они вылетали в Москву.
В самолете, прижавшись носом к круглому холодному стеклу иллюминатора, Катя смотрела на остававшуюся далеко внизу землю. На огни городов, голубые ленточки рек, ровные квадраты полей, сплетающиеся паутины дорог…
Мир лежал внизу огромный!
И больше не страшный.
Теперь она знала, что везде есть люди – такие же, как она, или другие. И хороших среди них все же больше, чем плохих.
Где-то там остался лысеющий Миша. Катя надеялась, что он все же помирился с женой и сейчас они вместе затаскивают обратно в квартиру совместно нажитые вещи. Где-то смотрит на закат, приставив черную от загара руку козырьком к глазам, баба Нюра. Нужно будет обязательно написать ей, а на осенних каникулах – приехать. Иван Алексеевич Горчаков, должно быть, уже забыл о своей недавней гостье и вынашивает какой-нибудь очередной сногсшибательный план – как стать знаменитым. И черт с ним: пускай на этот раз у него все получится, все-таки жалко его!
А дядя Гриша, наверное, уже помирился с Надей – и у них все хорошо. Так должно быть, а иначе будет просто нечестно…
Самолет поднимался все выше.
Закатное оранжевое солнце слепило глаза, и по Катиным щекам бежали слезы.
Мать искоса поглядывала на нее, но допрашивать свою блудную, так сильно повзрослевшую за эти несколько недель дочь не решалась.
