День независимости | страница 7
– Привет-привет. Что новенького? – произнесла она, и я услышал в ее, как правило, мягком голосе смущенностесненные нотки, такие, словно полночные звонки не были нашей привычной практикой, – да они и не были.
– Сижу, читаю Карла Беккера, он великолепен, – ответил, немного встревожившись, я. – Он считал «Декларацию независимости» попыткой доказать, что слово «мятеж» – это неверное обозначение того, на что нацелились отцы-основатели. Просто изумительно.
Она вздохнула.
– А какое верное?
– Ну… Здравый смысл. Естественность. Прогресс. Божья воля. Карма. Нирвана. Для Джефферсона, Адамса и прочих все они означали примерно одно и то же. Эти люди были умнее нас.
– Я думала, там присутствовало кое-что поважнее этого, – сказала Салли. А затем: – Жизнь кажется мне перегруженной. Нынче ночью вдруг показалась. Тебе нет?
Я понимал, что получил кодированное сообщение, но не знал, как его истолковать. Возможно, подумал я, это лишь первый шаг, за которым последует объявление, что она меня больше и видеть-то не хочет, – такое случалось. (Слово «перегруженная» использовалось во втором его значении: «невыносимая».)
– Что-то во мне кричит, требует внимания, я только не знаю что, – продолжала она. – Но это наверняка связано с нами, с тобой и мной. Ты согласен?
– Ну, может быть, – ответил я. – Не знаю.
Я сидел прислонясь к ножке прикроватного торшера, под моей любимой вставленной в рамку картой острова Блок, старый, попахивающий плесенью аннотированный Беккер лежал у меня на груди, оконный вентилятор (кондиционеров я не признаю) овевал мое одеяло прохладой ласковой пригородной ночи. Я не смог бы не сходя с места придумать, чего мне не хватает.
– Просто я чувствую, что моя жизнь перегружена, – повторила Салли, – а мне чего-то не хватает. Ты уверен, что не чувствуешь того же?
– Знать, что имеешь нечто, можно, лишь когда тебе чего-то не хватает.
Идиотский ответ. Заснуть мне, возможно, и удастся, но завтра придется потрудиться, убеждая себя, что этого разговора не было, – и это также нельзя назвать редким для меня занятием.
– Мне сейчас сон приснился, – сказала Салли. – Мы были в твоем доме в Хаддаме, ты прибирался в нем. Я почему-то оказалась твоей женой, но была ужасно встревожена. В унитазе стояла голубая вода, и в какой-то миг мы вышли на твое крыльцо, пожали друг другу руки – как будто ты только что продал мне наш дом. А потом я увидела, как ты уносишься от меня, раскинув руки, точно Христос или еще кто, по большому кукурузному полю, такому, как в Иллинойсе. (Она родом оттуда, из флегматичного, благочестивого «кукурузного пояса».) Поле было вроде бы и спокойным. Однако общее впечатление оставалось таким, что все вокруг очень, очень заняты какими-то делами, страшно суетятся, но никто не может хоть что-нибудь сделать правильно. Тут я проснулась, и мне захотелось позвонить тебе.